– Ты телик пойдешь смотреть? – спросила Нонну соседка, медленно поднимаясь с кровати и так же медленно всовывая бледные ступни в мохнатые тапки. В больнице все становились плавными, усталыми и безжизненными, словно сам воздух здесь был отравлен какими-то неизвестными газами без запаха и цвета. Уныние, апатия и усталость, которую невозможно превозмочь. Нонна проследила за уходящей соседкой и вздохнула. Нет, если уж начистоту, то не то чтобы ей все еще было плохо. После всех этих уколов и манипуляций ее состояние пришло в норму, и Нонна чувствовала себя, в общем-то, так же, как и обычно, но… тут почти не кормили, телевизор был один в конце коридора, и по нему показывали столько рекламы, что после часа просмотра создавалось впечатление, что живешь исключительно ради того, чтобы умыться гелем от прыщей, побриться и помазаться специальным «нежным» кремом, а потом бежать за прокладками. И вообще, в телике крутили слишком много рекламы еды – ужасно неприятно, знаете ли, смотреть на рекламу конфет, когда тебе сообщили, что для тебя лично конфеты уже закончились. Баста!
Больница есть больница. Кому тут будет хорошо? Подруги (подруги, называется) куда-то испарились и не появлялись, засранки. Анна не брала трубку, когда Нонна пыталась до нее дозвониться с аппарата в коридоре. А мобильник у нее давно уже «сел».
Нонна вытащила градусник, убедилась, что температура у нее нормальная, и даже немного расстроилась по этому поводу. Все равно – где эти предательницы? Неужели же им всем на нее плевать? Нонна повернулась опять, теперь – лицом к двери, и увидела, как на пороге палаты возникли Женька с Олеськой. Пришли все-таки, изменницы! Глаза Нонны, и без того уже красные от слез, снова наполнились очистительной влагой.
– Девочки! – всхлипнула она.
– Нюся! – воскликнули подруги, а потом огорчились, расселись на стульях и принялись Нонну утешать. Спрашивали, что говорят врачи, как Нюся себя чувствует, хорошо ли с ней обращаются. Нонна прошерстила взглядом их скромные, совсем какие-то не пухлые сумки. Никаких упаковок с едой, никаких баночек с отварной картошечкой или сладкими сливами. Только какой-то жалкий пакет.
– Вот, это тебе, – выпалила Женя, протягивая Нонне пакет с минеральной водой.
«Боржоми» и все? Кто так приходит в больницу?
– Спасибо, – скривилась Нонна.
– Нам сказали, тебе пока никакой еды приносить нельзя. Может, хоть что-то можно? – спросила Олеся.
Нонна в полном бессилии откинулась на подушку. Ничего нельзя – как это так? Может, хоть котлетку?!
– Ты только не волнуйся, мы справимся с чем угодно, слышишь? – сказала Женька и положила ладонь на руку Нонны. Нонна кивнула и вздохнула. Еды не будет, только липкая пресная каша, которую ей приносят эти эскулапы. Ладно, надо так надо.
– Ну, а как у вас дела? Как дела с Ваней? – спросила Нонна, мстительно улыбаясь. Не привезли печеньица, получайте. – Как Померанцев поживает?
– С каким Ваней? – вытаращилась Олеся, а Женька густо покраснела.
– Ни с каким. Все кончено! – выпалила она и принялась искать что-то у себя в сумке. Не печенье, конечно же.
– С каким Ваней у тебя что кончено? – Олеся призвала Женю к ответу, и та под грузом улик созналась, что несколько недель подряд встречалась с Анниным братом.
– То есть нельзя сказать, что мы с ним встречались. Это нельзя так назвать. Для этого вообще нет названия, – запуталась Женя.
– А Анна-то в курсе? – продолжала таращиться на нее в полном изумлении Олеся. – А… а сам-то Ванька чего говорит?
– Он говорит, что у него низкие стандарты, раз он со мной связался, – пробормотала Женя, с горечью вспоминая все ужасные вещи, которые ей наговорил Ванька. Впрочем, когда он был рядом, ей казалось, что за всеми этими словами стоит какой-то другой смысл. Что он просто дразнит ее, что на самом деле он заботится о ней, беспокоится о том, что с ней будет. О, как она ошибалась! Он – просто эгоистичный, глупый маленький мальчик, который сам не ведает, что творит.
Маленький, глупый и к тому же пропавший с горизонта мальчик. Он не позвонил, не приехал к ней вчера вечером. Он просто исчез, видимо, продолжал злиться на что-то. Скорее всего, на Женькины слова, а там кто знает, что у него в голове. Женя не звонила ему, решила, что ни за что не будет звонить сама, хотя ей и было невыносимо тяжело снова остаться совсем одной. Она же всегда боялась одиночества, как страшного проклятия. Есть люди, которым хорошо с самими собой, кто может спокойно жить год за годом, наблюдая рассветы и закаты, за тем, как весны сменяются зимами, и не бояться этой пугающей тишины. Женя была слабой.
– Ну, что ты! Значит, у него низкие стандарты? А у тебя-то голова на плечах есть? – бросила Нонна, хватая бутылку «Боржоми» и со злостью скручивая ей голову, то есть крышечку.
– У меня? – рассмеялась Женя. – Откуда? Никогда не было? Ты забыла о всех моих МММ? Такая уж у меня карма. Но теперь это все неважно, ты же видела, что мы с Ванькой разругались вконец.
– Я не знаю, что я видела, – нахмурилась Нонна. – Помню, ты пинала его под колено, а он тебе руки выкручивал. И вы оба орали так, будто вы реально влюблены.
– Что? – еще больше расстроилась Олеся. – И я пропустила ТАКОЕ? А где я была?
– Ты в это время пила коньяк с каким-то бородатым мужиком в доспехах, – пояснила Женя. – Как, кстати, Померанцев это перенес? – Женя спросила это лишь для того, чтобы переменить тему. Нонна с любопытством посмотрела на Олесю. Женя возрадовалась, а Олеся помотала головой и вздохнула.
– Плохо.
– А кто бы сомневался. Видели глазки, что выбирали. Орал? Изменил тебе, уехал к Лере? Унижал твое достоинство? – Нонна перебирала известные, ставшие уже притчей во языцех методы Померанцева по воспитанию Олеси.
– Господи, как ты это терпишь? – покачала головой Женя и обняла Олесю. – Любовь зла. Я вот ловлю себя на том, что скучаю по Ваньке. Терпеть его не могу – и скучаю. И все это одновременно.
– А я Померанцева ненавижу, – призналась Олеся. – И никого не любила сильнее. Но в этот раз, девочки, он отличился по полной программе. Я не хотела вам говорить, но… Трудно такое держать в себе!
– Так поделись с народом, – кивнула Нонна.
– А ты обещаешь, что не набросишься на меня? Нонночка, тебе же, может, нельзя нервничать, – заволновалась Олеся.
– Ладно уж, выкладывай. Я уже примирилась с тем, что никто меня не слушает, – Нонна милостиво кивнула и приготовилась услышать историю о том, как Максим Померанцев… выкинул вещи в окно или разбил компьютер, или привел Леру к Олесе домой, или ударил Олесю (а что, тоже возможно, хотя такого и не было пока). Пропил все ее вещи, причем просто так, от скуки, а не потому, что ему деньги были нужны. Снова ее бросил и вернулся, или выгнал ее из ее же собственного дома. Такое, кстати, бывало и раньше.
