по сути являлась частью крошечного городка Биргу, от которого форт был отделён небольшим проливом.
Единственный обитатель крепости, живущий в ней уже более двадцати лет с момента подписания договора, брат Джон, ходил в кремовой рубашке-поло и яхтенных туфлях, а не в монашеской рясе, как представлял себе Илья, хотя и соблюдал все монашеские обеты: бедности, послушания, целомудрия и был настоящим мальтийским рыцарем.
В первый день брат Джон поднялся вместе с их небольшой съёмочной группой на крепостной вал и показал, где они могут остановиться в замке. Более его статную фигуру с благородной осанкой вымирающей породы истинных джентльменов на съёмках они не видели. Но вечерами, когда Илья ходил прогуляться, они болтали. О крепости, о Мальтийском ордене, о жизни вообще.
Монашеская келья, что Илье предложил брат Джон в качестве жилья (остальная часть группы остановилась в гостинице для туристов, здесь же в форте, но Илья хотел тишины и одиночества) была мало пригодна для комфортной жизни. Ещё меньше фортификационное сооружение с отвесными стенами было пригодно для съёмок. Но второе Лейкину выбирать не приходилось.
Согласно задумки фотографа, Илья должен был то висеть связанный, с вывернутыми до боли руками, то жариться на раскалённых камнях, то стоять на узком портике, цепляясь зубами за воздух. Таковы были условия контракта — Илья не мог отказаться, даже если японец повесит его на рее одного из стоящих у форта судов, как пирата, или замурует в жёлтой каменной кладке стены.
Одна была радость после этой бесчеловечной бесконечной съёмки — нырнуть в прохладное море. И хотя бы на время не чувствовать сгоревшую на солнце кожу, уставшие мышцы и растянутые связки.
Но сегодня, к сожалению, они снимали с той стороны форта, где не было пологого спуска к воде.
Илья дошёл до конца стены, что словно парила в воздухе, широким уступом выдаваясь в сторону залива, и с тоской посмотрел вниз. На бьющиеся о прибрежные камни волны, на простор обычно тихого и смирного, но сейчас мятежного Средиземного моря, поднял лицо к душному мареву неба, что уже заволакивали тучи…
Близилась гроза.
Он вздрогнул, когда сквозь шум, его окликнул знакомый голос.
— Далеко же ты забрался, малыш.
Медленно повернулся и не поверил своим глазам.
— Рита?
В кроваво-красном, рвущемся на ветру, как флаг, платье, больших солнцезащитных очках, она казалась виденьем. Кошмарным. Из страшного сна. Но это была она.
— Далеко. Высоко, — бесстрашно подошла Рита к краю площадки, посмотрела вниз.
Толкнула носком босоножки камешек, прислушалась. Вряд было бы слышно, как он упадёт, даже в штиль. А сегодня явно намечался шторм. В ушах свистел ветер, море пенилось и бесновалось, над головой с воплями пронеслись две крупных чайки.
Рита проводила их глазами, а потом посмотрела на Илью.
— Думал, я тебя здесь не найду?
Он засмеялся.
— Ты серьёзно думаешь, что я здесь из-за тебя? Я здесь просто работаю, детка.
— Серьёзно я думаю про то, что ты трахнул мою дочь. А ещё сказал ей, что трахал меня. И теперь она и знать меня не хочет.
— Разве я сказал неправду? — усмехнулся Илья. И поймал её за руку, когда она опасно качнулась на своих головокружительных каблуках от порыва ветра. Погода портилась с катастрофической быстротой. — Рита, отойди от края.
— Только не говори, что ты за меня волнуешься, — прильнула она.
От нагретой солнцем кожи так остро пахнуло её запахом, что Илья невольно отвернулся.
— Будь на твоём месте любой другой человек, я бы сделал то же самое: поспросил отойти и да, волновался бы за него.
— Но я же не любой. Неужели я правда для тебя так мало значу? Неужели ты трахал меня неделю за неделей, кончал мне на грудь, ебал в задницу и ничего не чувствовал?
— Ну почему же ничего, — хмыкнул он. — Мне было противно.
Щека вспыхнула болью, когда Рита отвесила ему звонкую пощёчину.
Но Илья даже не дёрнулся. С болью физической он успел за эти дни смириться. Хуже было с той саднящей раной, что ещё кровоточила в груди.
Но он и с ней справится. Куда он денется!
— Я даже могу тебе это простить, — сняла Рита очки и посмотрела на него снисходительно. — Таким как мы с тобой любовь недоступна. Это чувство для слабых.
— Для слабых? — многозначительно кивнул Илья. Она и правда никогда никого не любила? Ни одного мужчину в своей трёханной жизни?
— Это чувство для таких как Прегер, — скривилась Рита. — Уязвимых. Зависимых от неё. Так желающих этой чёртовой любви, что и жизнь за неё готовы отдать. Надеюсь, перед смертью он успел трахнуть твою девчонку и хоть как-то тебе отомстить. За меня. Бедненький, бедненький, никем не любимый Прегер, — гнусно засмеялась она. — Да, я видела, как он за ней таскается. За твоей блондиночкой.
Глупая, глупая Рита. Она и правда думала, что до сих пор дорога Прегеру? Она так ничего и не поняла?
Но сейчас Илью мало беспокоили её заблуждения.
— Перед смертью? Ты сказала перед смертью? — спросил он с тревогой, пропустив весь остальной бред, что она несла, мимо ушей.
— Помнишь, я сказала, что всё уже придумала? Что скоро буду богатой. У меня будет много, очень много денег и мы уедем с тобой куда захочешь? Так вот, предложение ещё в силе. Я наняла киллера, малыш. И скоро официально стану счастливой и богатой вдовой.
Даже на такой жаре по его коже потёк ледяной пот.
— И где ты нашла деньги на киллера? — спросил он как можно равнодушнее. Холодно. Цинично.
Позвонить. Я должен срочно ему позвонить. Платону. Нет, его телефон я не знаю. Янке. Позвонить и предупредить.
И пока Рита рассказывала про какого-то Гольдштейна, с которым Прегер должен был заключить сделку, оглянулся, словно телефон был где-то в зоне видимости.
К сожалению, его сотовый украли ещё в аэропорту, а может, он сам потерял его по дороге — Илья не заметил в какой момент тот пропал. Но он видел в музее форта стационарный, или можно попросить телефон у кого-нибудь из съёмочной группы, у брата Джона, наконец. Хорошо, что Янкин телефон он помнил наизусть.
Он даже выдохнул с облегчением. И как он раньше не догадался. С этой разницей во времени, жарой, усталостью, Илья совсем потерял ход времени, а Янка же там, наверное, с ума сходит.
— Не суетись, — всё же заметила его метания Рита. — Поздно. Он уже мёртв.
У Ильи резко пересохло во рту. А она засмеялась. Громко. Дико. Полоумно.
Нет, она блефует. Нагло врёт мне в лицо. Мотал он головой, не веря её словам.
