— Вот этому я не верю, — сказала Фрида.
— Честное слово! Всю гимназию и до встречи с Франком, я думала только о том, какое значение для будущего имеет хороший аттестат. Конечно, я могла бы совместить это с умеренной половой жизнью, если бы мне попался подходящий человек. Но только не под кустами!
Дождь хлестал в лобовое стекло, видимость была нулевая. «Дворники» не справлялись с таким потоком воды. Время от времени в меня через приоткрытую щель летели мелкие брызги, но я думала только о Франке, овладевшим Аннунген под кустами в Валере.
— Значит, Франк оказался подходящим человеком? — без обиняков спросила Фрида.
— Вот именно, самым подходящим! Это-то и странно… Все так быстро меняется. Через несколько месяцев я была уже другим человеком. Я хочу сказать… Встречаешь мужчину на скале и вдруг оказываешься в родильном отделении в Акере. С близнецами! Ведь я сразу же забеременела. Во всяком случае, на второй неделе, это точно. Я боялась обратиться к врачу и боялась сказать об этом дома. Представляешь себе мое положение? Я была в таком отчаянии. У меня не было даже адреса Франка. Только номер телефона. Я не знала, где он работает. Почему-то я решила, что он работает в Осло на почте. Может, он что-то намекнул об этом, раз это осталось у меня в памяти. Но я ошиблась. Он уже занимался продажей старых вещей, хотя настоящего магазина у него еще не было. Эти старые вещи заразили его своим вирусом. Он не мог успокоиться, пока не приобретет их. Он спросил, его ли это ребенок, когда я сообщила ему о своей беременности. И он еще не знал, что детей будет двое! Подумай, он посмел усомниться в своем отцовстве!
— И что ты ему ответила? — с участием спросила Фрида, но она как будто отсутствовала, словно уже слышала эту историю раньше.
— Не помню. Ведь я все время плакала. Но он не стал торговаться, нет. Он взял ответственность на себя. Мы поженились в мэрии. Подумай только! У меня не было даже белого подвенечного платья. Я была потрясена, узнав, что он такой старый. Ведь он выглядит очень моложаво. Но он был необыкновенно милый, и дома тоже. Он утешал меня, говорил, что мы обвенчаемся, когда дети уже родятся и у нас будут деньги на свадьбу. Мама с папой приехали из Лаксевога. И мамины родные из Ставангера. Все были очень грустные. У меня были такие хорошие отметки, а теперь плакал мой диплом по французской литературе.
— Ты писала диплом? — воскликнула я.
— Да. Я его почти закончила, работу о Симоне де Бовуар. Я ее очень люблю! Она такая сильная, одинокая! У меня все замечательно получалось. Мой руководитель считал, что я получу высший балл. Пока я была беременна, все шло хорошо, но с двумя малышами я уже не могла…
Почему-то до сих пор у меня было твердое убеждение, что Аннунген не особенно умна. Об университетском экзамене я вообще не думала. Наверное, потому, что для меня с моим несчастным коммерческим училищем это вообще было недостижимо.
— Собственно, я собиралась не только защитить диплом о творчестве Симоны де Бовуар, мне хотелось написать и о превращениях любви, — вздохнула Аннунген.
К вечеру мы свернули с шоссе и поехали в Кадакес, городок Сальвадора Дали на берегу моря. Карта показывала, что нам предстоит ехать по узкой извилистой дороге вверх по бесплодным крутым склонам.
Аннунген пришла в голову мысль, что нам надо остановиться, чтобы нарвать розмарина. Фрида считала это опасным, потому что дорога в этом месте была слишком узка. Я в их разговор не вмешивалась. Тем временем нам навстречу попался помятый грузовик, и Фридино внимание сосредоточилось на том, как с ним разминуться, не скатившись вниз по склону. Я тут же вспомнила, что ни разу не подумала о возможных преследователях с тех пор, как мы свернули с шоссе. Этот грузовик хотел только разъехаться с нами. И когда мы, немного спустя, нашли место для разъезда, Аннунген удовлетворила свое желание. Она бегала по обочине и была похожа на девочку, наконец-то вырвавшуюся на свободу. Ее волосы развевались на ветру, как смерч.
Мы с Фридой тоже вышли из машины, чтобы глотнуть свежего воздуха. Выход из автомобиля всегда таит в себе неожиданность. Даже если ты знаешь, как все вокруг выглядит, какой сырой и холодный дует ветер. Запахи редко оказывались такими, какими я их себе представляла, они менялись от места к месту. Внутри в машине пахло Фридой, Санне, кофе и в последнее время Аннунген с ее чемоданчиком с косметикой и лакомствами. Но за пределами машины у мира всегда был свой особый запах. Здесь, в нескольких километрах от моря, пахло вереском, соленым ветром и весной.
Я стояла и смотрела вниз со склона и, не знаю почему, но это мгновение показалось мне чрезвычайно важным. Запахи, заполнившие меня, были надежными и вместе с тем опасными. Они создавали картины, без которых я не могла бы жить дальше. Или писать? Я обещала себе ввести запахи в свои сочинения. И тут же поняла, что это было одно из многих желаний, которые я обещала себе осуществить, не будучи уверенной, что у меня хватит на это сил. Была также опасность, что Фрида или кто-нибудь другой высмеют меня за них. Неодобрение или презрение, высказанные моей работе, всегда имели надо мной большую власть. Я решила, несмотря на протесты Фриды или кого бы то ни было, по-прежнему называть картины, видимые только мне, tableau. Они принадлежали мне, и я была обязана перед собой называть их так, как мне хочется. Я была намерена испытать свое мужество. Маловероятно, что мое упрямство помогло бы мне писать лучше, но оно поддержало бы мое уважение к себе, столь необходимое мне для работы.
Бесконечные намеки Фриды, будто я не могу написать историю моей жизни, были неверны. Я только не могла найти слов, чтобы выразить то, о чем нельзя говорить.
— Ты должна жить той жизнью, какая тебе досталась! — сказала однажды Фрида, когда мы с ней стояли под желтой доской на стене одного дома в Берлине. На ней были написаны слова Базона Брока[27]:
«Der Tod muss abgeschaft werden, diese verdammte Schweinerei muss aufhoren.»[28].
Я тогда промолчала. Меня разозлило, что я не могу вспомнить, кто такой Базон Брок. Получи я образование, которое навело бы в моей голове порядок, я бы, может, и знала, кто он, этот человек, который хотел упразднить смерть.
Аннунген сунула мне в руку веточку розмарина. Клейкую на ощупь, с горьковато-свежим запахом. Она была, как пластырь на царапину, нанесенную нам нашей общей тоской по Франку. Странно, но это помогло.
— Следующая глава будет называться «Как форсировать вечность в "хонде CR-V" через Кадакес», — сказала я как можно бодрее.
— О Господи! — воскликнула Фрида.
