– Ты ведь сама любишь разные вечеринки. Как и все девушки.
– Но не я, – покачала головой Миранда. – Тебе хотелось бы думать, что они мне нравятся, но, если честно, Ба, то я ненавижу твои литературные чаепития почти так же, как всю эту лондонскую светскую белиберду. И если уж совсем честно, то мне абсолютно не светит роль дебютантки!
– Да как ты можешь такое говорить? Ах ты, неблагодарная девчонка! Ведь сезон только начался!
– Да, но мне этого хватило, чтобы понять, что на меня наводит тоску эта бесконечная цепь балов, выездов, ленчей и так далее, на которых одни и те же люди болтают одну и ту же чепуху.
– Большинство девушек… – начала Элинор.
– Да, знаю: отдали бы все на свете за возможность побывать в роли дебютантки! Знаю, Ба. Но я к этому большинству не отношусь.
Миранда предпочитала втайне от бабушки проводить время в джаз-клубе на Оксфорд-стрит, 100 или же в „Хэммерсмитпал", где можно было танцевать рок-н-ролл. Ходить сюда ей было категорически запрещено, ведь это место считалось неприемлемым для молодежи из приличных семей.
– И это после всех усилий, которые я положила… – сердито произнесла Элинор.
– И всех денег, которые ты потратила, – кивнула Миранда. – Знаешь, Ба, я не хочу, чтобы ты больше тратила на меня и время, и деньги.
– Ты еще недостаточно побыла дебютанткой для того, чтобы решить, нравится тебе это или нет. Когда ты познакомишься с этими людьми поближе…
– Я буду зевать еще больше, – убежденно сказала Миранда. – Если бы я спросила кого-нибудь из этих красавцев, по которым вздыхают дебютантки, что он думает о диалоге Гарольда Пинтера или до какой степени Эм-Джей-Кью находился под влиянием Баха, он посмотрел бы на меня так, как будто я сейчас начну кусаться!
– Тем не менее тебе придется бывать в обществе, – так же твердо парировала Элинор, – и вести себя там так, как полагается. Так что больше ни слова об этом, ты поняла, Миранда? Человек не должен всегда делать только то, что ему хочется.
– Я семнадцать лет делала то, что хотелось тебе! – вспылила Миранда. – Почему я не могу жить в Лондоне? Почему я обязана приезжать сюда на субботы и воскресенья? Ты ведь позволяешь Клер оставаться в Лондоне столько, сколько ей нужно.
– У Клер есть работа, которую она должна выполнять. А ты еще слишком молода, чтобы жить одной в Лондоне. Тут и обсуждать нечего.
Сверкнув глазами, Миранда вскочила и убежала к себе. Она-то знала, почему Клер осталась в Лондоне на субботу и воскресенье: вовсе не из-за работы в этом своем комитете, что бы там ни думала Элинор. Просто Клер наконец-то влюбилась, притом в мужчину намного старше себя, да к тому же – вот ведь учудила! – разведенного. Она поделилась своей тайной с младшей сестрой, поскольку знала, что на Миранду можно положиться. В Великобритании 1958 года отношение к разводу было таково, что разговоры о нем могли касаться лишь кого-то другого, хотя и не возбранялось вступать в брак с разведенными и вводить их в свою семью. Клер не хотела рисковать: если ее роман с Сэмом Шапиро не завершится браком, незачем понапрасну расстраивать бабушку.
В холл из кухни заглянула Шушу:
– Все гости разошлись?
– Ты слышала, что говорит Миранда? – воскликнула Элинор, знавшая, что Шушу подслушивала.
– Кое-что, – созналась Шушу.
– А ведь у этой девчонки есть все то, о чем мы с тобой даже и мечтать не могли!
– Просто у нее сейчас такой возраст, – напомнила Шушу. – В ее годы все бунтуют. Знаешь это их словечко – тинэйджеры?
Это было новое явление в жизни Великобритании. Впервые в ее истории молодые ребята и девушки получили возможность прилично зарабатывать и теперь, после многих лет подчинения воле родителей, могли жить по собственному разумению и делать что хотят. Они тратили свои деньги на одежду и косметику, на музыку и танцы. „Пускают деньги на ветер", – ворчали отцы, но матери, знавшие, что предстоит в жизни их детям, говорили: „Молодым бываешь один раз".
Молодежный бум охватил самые разные сферы жизни, и уж, конечно, музыку, моду и фотографию: парни старались во всем походить на Джеймса Дина, девушки ходили в черных джинсах и свитерах, с длинными нечесаными волосами и сильно красили глаза „под Клеопатру", напрочь отвергая, впрочем, помаду и румяна.
Шушу знала, что бунтарской натуре Миранды тесно и душно в шкуре дебютантки, в ее до мельчайших подробностей расписанном согласно традициям бытии. Миранда, с ее ослепительно-рыжими волосами, стянутыми в простой „хвостик", и бледными, едва подкрашенными губами, с ее мятежной душой, целиком и полностью принадлежала молодежному буму.
Элинор снова взглянула на портрет внучек.
– Ни от одной из этих девочек я так и не дождалась ни уважения, ни благодарности. Иногда мне кажется, что мое сердце просто разбито…
Шушу прервала ее:
– Ну, эту сверхдраматическую, сентиментальную чушь лучше прибереги для своего следующего романа! Девочки растут, вот и все. Пора бы тебе перестать считать их детьми – они уже молодые женщины. Вспомни-ка, чем мы с тобой занимались в их возрасте: мы воевали! Тебе придется отпустить их, Нелл. Тогда они сами вернутся к тебе. А вот если ты попытаешься их остановить, они просто обозлятся на тебя, и тогда каждый приезд к тебе будет для них только неприятной обязанностью, и они станут появляться здесь только тогда, когда тянуть с визитом будет уже неприлично.
Выслушав эту тираду, Элинор некоторое время молчала.
– Конечно, ты права, – произнесла она наконец. – Права как всегда. Но я помню, каково нам пришлось в свое время, и я хотела бы защитить их от всего этого… от опасностей, от бедности… Я хотела бы дать им все то, что бедный Билли так старался дать Эдварду…
– Остынь, Нелл! Ты, часом, не забыла, кому ты все это говоришь? Это ведь я, Шушу, и мне можешь подобного не рассказывать. Я всегда старалась держать язык за зубами, но ты ведь сама знаешь, что на самом-то деле Билли вовсе не был тем Прекрасным Принцем, о котором ты поешь своим гостям за чайным столом. Пора бы уж тебе начать воспринимать жизнь такой, как она есть, и жить этой реальной жизнью.
Вторник, 3 июня 1958 года
Ровно через неделю после первой встречи Клер с Сэмом съемки „Пшеничных гонок" окончательно завершились. По этому поводу была устроена вечеринка (на ней присутствовала и Клер), на которой очень скоро почти все напились – сказывалась усталость от долгого нервного напряжения. Члены съемочной группы держались с Клер дружески, но осторожно и безукоризненно вежливо, поскольку все знали – еще раньше, чем это поняла сама Клер, – что Сэм Шапиро положил глаз на девушку.
