Потом присяжные удалились в совещательную комнату, а надзирательницы повели Сару вниз, причем добрая надзирательница сочувственно стиснула ей плечо, хоть и промолчала. Ей предложили еду и питье, но она ограничилась чашкой чаю, у которого был совершенно не тот вкус, как у ее домашнего чая.
Она сидела, глядя прямо перед собой, сложив руки на коленях. Шло время. Она полагала, что истекли часы, но не знала, сколько в точности. Всем, кроме нее, не сиделось на месте. С ней пытался разговаривать полицейский, даже самые надутые личности обращались с ней ласково. Потом все разом отошли, чтобы поговорить в коридоре. До нее долетел чей-то голос:
– … Он, кажется, не признал ее умалишенной, хотя очень долго обследовал. Просто она ушла в себя. С ними это бывает. Скорее всего, она такой и останется до самого конца. А может быть, конца не будет…
– Тсс! – прошептал кто-то.
– Ничего, до нее сейчас все равно ничего не доходит.
Внезапно ее опять повели наверх, где все уже расселись по местам, словно не было бесконечного перерыва. Со скамьи присяжных поднялся мужчина и на вопрос судьи ответил:
– Мы признали подсудимую виновной в непредумышленном убийстве, ваша честь. Мы пришли к мнению, что умысел лишить его жизни в ее действиях отсутствовал.
Ее мозг заработал, она стремилась унестись прочь – туда, куда не сможет долететь голос судьи, однако, как только она достигла желаемых далей, голос судьи проник и туда. Она разобрала две фразы. Первая была такая:
– Присяжные признали ваше преступление неумышленным.
Ей почему-то показалось, что сам судья не согласен с этим вердиктом.
Вторая фраза гласила:
– Тем не менее вы убили человека и признаны виновной в непредумышленном убийстве. Посему я приговариваю вас к тюремному заключению сроком на пятнадцать лет.
Она снова обрела способность анализировать происходящее. Значит, ее не ждет смерть. Это сильно ее удивило. Потом в голове застучало: «Пятнадцать лет, пятнадцать лет!» До ее ушей донесся крик Филис:
– Это чудовищно! Какая жестокость! Ему уже давно пора была подохнуть! Свинья! Жаль, что я сама его не прибила! Господи, Сара, Сара! Пятнадцать лет! Боже всемогущий!…
Голос Филис постепенно смолк – ее выволокли из зала.
Перед тем, как ее увели вниз, Сара окинула взглядом всю свою родню. Они стояли в немом оцепенении, за исключением Джона. Наверное, потому, что он не смотрел на нее, она уперлась в него взглядом. Он низко опустил голову и закрыл руками лицо.
День был бесцветный, весь мир лишился красок. Все вокруг сводило с ума – он чувствовал, что лишается рассудка. После суда все изменились – и люди, и вещи. Впрочем, некоторые изменились еще до суда. Взять хотя бы Пола. Что случилось с парнем? Почему такая перемена в его отношении к Кэтлин?
Джон в три прыжка достиг окна и увидел, как Кэтлин идет по аллее к задней калитке своего дома. Дом все еще принадлежал ей, она отказывалась съезжать. Впрочем, это уже была не прежняя девушка, подвижная и жизнерадостная, она повзрослела за одну ночь и сама не успела к этому привыкнуть. Она нуждалась в помощи и утешении, но единственный человек, от которого она надеялась получить и то, и другое, отвернулся от нее. Почему, почему? Ничего, он обязательно в этом разберется. Он найдет слова, чтобы пронять юного нахала.
Джон отвернулся от окна с намерением выйти, но в этот момент в комнату вошел Пол. Джон подпустил его к камину и только тогда произнес:
– Скажи на милость, что с тобой случилось? Все мы испытали потрясение, но хуже всего пришлось Кэтлин. Ей требуется твоя помощь, а что ты? Ты уже несколько недель ее сторонишься, словно она прокаженная. Мне это не нравится. – Джон нахмурился, потом ощерился. – Мне не нравится эта черта характера: в тот самый момент, когда в человеке больше всего нуждаются, им овладевает робость. Даже если тетя Сара совершила дурной поступок – о чем еще можно поспорить, – ты не должен винить в этом Кэтлин. А ты поступаешь именно так. Как только она появляется, ты бежишь от нее сломя голову. Давай-ка расставим точки над «i». В чем дело?
– Я хочу с тобой поговорить. – Пол сказал это спокойно и холодно.
– Так говори. Выкладывай!
Джон смотрел на сына и ждал. Устав ждать, он прикрикнул:
– Ну, что ты тянешь? Кажется, ты хотел…
– Я хочу стать священником.
В комнате повисла тишина, от какой лопаются барабанные перепонки. Ее не могли нарушить ни детские крики с улицы, ни мужской голос, звавший сына, ни младенческий плач.
– Повтори, – попросил Джон безразличным тоном.
– Ты слышал, что я сказал.
– Кажется, слышал. Мне показалось, ты сказал: «Я хочу стать священником». Я не ослышался?
– Да, я сказал именно это.
Джон опустил голову на грудь, шея его напряглась и покраснела.
– Значит, мы желаем стать… Слушай, ты в своем уме?
– Да.
– Священником? Не пастором, не викарием, а именно священником?
– Да, так я сказал.
– Католическим священником?
– Католическим священником.
– Ты что, ждешь, чтобы я рассвирепел и ударил тебя?
– Можешь делать, что хочешь, это ничего не изменит.
– Не изменит, говоришь? Убирайся! – Джон описал рукой полукруг, указав на дверь, однако стоило Полу шагнуть в указанном направлении, как он преградил ему путь с криком: – Господи, что я говорю? Ты не выйдешь отсюда, пока я не услышу от тебя разумных речей. Священник! Он собрался стать священником… Только через мой окровавленный труп! Сядь-ка. – Он указал на стул. – Давай сядем и во всем разберемся.
Юноша с кажущимся спокойствием шагнул к стулу, сел на самый край и замер в ожидании. Джон, возвышаясь над ним, приказал:
– Начинай! С каких это пор у тебя появилась мысль заделаться святым отцом? – Его голос был полон презрения.
Пол поднял белое лицо.
– Со дня убийства тетей Сарой ее отца.
Такого ответа Джон не ожидал. Он расправил плечи и вскинул голову. Нахмурив брови, он озадаченно спросил:
– Какая же тут связь? Что-то я не вижу связи.
– Не видишь?
– Представь себе.
– Я слышал, что сказал ей отец перед тем, как она его ударила.
– Но ты же говорил… Ты говорил, что ничего не слышал. В суде ты показал, что ничего не расслышал, кроме неясных голосов.
– Я сам знаю, что сказал в суде. – Пол вытянул руку, словно намереваясь оттолкнуть отца, поднялся и отошел на несколько шагов, чтобы, установив желаемую дистанцию, продолжить: – Старик сказал, что мы с Кэтлин резвимся, как пара влюбленных, тогда как нам не следует этого делать, потому что… Потому что у нас один отец – ты.
Снова установилась невыносимая тишина. Через некоторое время Джон шепотом переспросил:
