– Я сам знаю, что сказал в суде. – Пол вытянул руку, словно намереваясь оттолкнуть отца, поднялся и отошел на несколько шагов, чтобы, установив желаемую дистанцию, продолжить: – Старик сказал, что мы с Кэтлин резвимся, как пара влюбленных, тогда как нам не следует этого делать, потому что… Потому что у нас один отец – ты.
Снова установилась невыносимая тишина. Через некоторое время Джон шепотом переспросил:
– Кто я? – Он схватился рукой за подбородок и, словно с трудом выходя из забытья, повторил: – Кто я? Боже правый! – Он откинул ногой стул, который с треском врезался в каминную решетку. – Так и сказал? В таком случае, позволь мне тебя заверить, сын мой: клянусь перед Богом, что это подлая ложь. Слышишь? – Он перешел на крик: – Ложь!
– Слышу. Но я слышал и другое: как старик напомнил тете Саре о той новогодней ночи, когда на пустыре была зачата Кэтлин. А день рождения Кэтлин – четвертое октября.
У Джона был такой вид, словно ему отвесили звонкую оплеуху, от которой любой человек менее богатырского сложения оказался бы на полу. Он слегка покачивался и водил ладонью по лицу, непрерывно моргая. Ему было трудно обрести дар речи; когда же он заговорил, то в его голосе прозвучали умоляющие нотки:
– Пол… Послушай, Пол, мальчик мой, это неправда. Да, мы с твоей тетей действительно стояли там в ту новогоднюю ночь, стояли и говорили. Говорили, потому что… Господи! Какое это имеет теперь значение? Я любил Сару, но между нами никогда ничего не было. Верь мне, я говорю чистую правду. Тетя Сара – очень хорошая женщина.
– Если между вами ничего не было, зачем ей было позволять своему отцу годами ее шантажировать?
– Шантажировать? – Сведенные до того брови Джона взлетели на лоб. – Что ты говоришь? Ты в своем уме?
– В своем, в своем, ты отлично это знаешь. Она много лет откупалась от него, чтобы он держал язык за зубами насчет той ночи.
– Помоги мне, Христос!
Джон отвернулся от сына, поднял опрокинутый стул и рухнул на него, схватившись за сиденье обеими руками, словно опасаясь свалиться. В голове у него царила полная неразбериха, хотя разрозненные детали прожитых лет, которые раньше никак не складывались в целостную картину, теперь представали в новом свете: нервное расстройство Сары, ее отчужденность, страх остаться с ним наедине… Ее столько лет запугивали, и из-за чего! Боже, Боже!
– Пол! – Он потянулся к сыну дрожащей рукой, губы зашевелились, складывая слова, способные убедить Пола в его невиновности, но, прозвучав, эти слова оказались малоубедительными, а в тоне не слышалось уверенности, ибо Джон был слишком ошеломлен. – Между тетей Сарой и мной никогда ничего не было. Эта свинья, наверное, подслушала тот наш ночной разговор и потом терзала ее! Сара любила Дэвида, твоего дядю. Он был для нее единственным мужчиной, она ни на кого не желала смотреть, кроме Дэвида. Потому, наверное, и откупалась от этого подонка, что не хотела его ранить, волновать… Но, Боже, через что ей пришлось пройти! – В его голосе появилась суровость. – Ты должен был не молчать, а все мне рассказать. Этим ты бы ей обязательно помог!
– Какая же это помощь, если бы все решили, что у вас была связь и что ты – отец Кэтлин? Разве ей это помогло бы? – Голос Пола звучал осуждающе.
Джон удрученно покачал головой.
– Наверное, ты прав. Но, Пол… – Он подался вперед. – Ты обязан мне верить. Твой долг – немедленно восстановить отношения с Кэтлин.
Пол долго сидел, уперев взгляд в крышку стола, прежде чем ответить:
– С этим покончено. Мы с ней все равно были как брат и сестра. Нас воспитали в излишней близости.
– На самом деле вы никакие не брат и сестра. Вы могли бы пожениться.
– Нет! – Голос Пола прозвучал на этот раз так резко, что его уже нельзя было отличить от голоса Джона. Они словно поменялись ролями: юноша занял сильную позицию, позиция его отца была слаба. – Этому не бывать! Теперь я знаю, что избрал тот самый путь, которым всегда хотел пойти. Меня всегда влекла католическая церковь.
– Боже мой! Что ты городишь? Лучше молчи. – Джон опять уронил голову и подпер лоб рукой.
– Нет, я должен все сказать сейчас. Через шесть дней я ухожу в армию. Я получил от отца Бейли самый предварительный инструктаж. Он рассказал мне о препятствиях, которые мне предстоит преодолеть. Ты не единственный, кто захочет вставлять мне палки в колеса. Мне предстоит убедить всех в серьезности своих намерений. У меня состоится встреча с епископом Маккормиком. Отец Бейли сказал, что не устроит мне ее до тех пор, пока я не расскажу все тебе.
– Как мило с его стороны! – Джон уже закусил удила. – У меня найдется для этого отца Бейли пара ласковых слов, в частности, насчет того, что ты пока еще не можешь распоряжаться собой. По-моему, до того, как тебе исполнится двадцать один год, решения за тебя принимаю я.
– Это мне хорошо известно, мы касались и этого. Ты можешь добиться судебного постановления, запрещающего мне принимать сан. Можешь не дать мне перейти в католичество, пока я несовершеннолетний. Но мне исполнится двадцать один год еще до окончания воинской службы, а до тех пор ни ты, ни еще кто-то не в силах запретить мне читать и набираться ума. Я использую это время на подготовку…
– Ради Бога! Лучше замолчи. Умолкни, пока я не поднял на тебя руку! Кстати… – Джон помолчал. – Что-то я не усматриваю в твоей схеме университета.
– Я не пойду учиться в Оксфорд. Я получу диплом в другом месте – в Ашоу-колледже под Дарэмом.
Джон вскочил. Он по-прежнему был как во сне, но изданный им вопль свидетельствовал о том, что к нему возвращается обычная форма.
– Ашоу-колледж? Проклятие! Лучше тебе сгореть в аду, чем такое учудить! Ты свихнулся! Из-за всех этих бед у тебя помутилось в голове. А что касается этих хитрецов священников, то я еще доберусь до них. Они узнают, что такое мой язык… и кулак. – Он погрозил Полу кулаком. – Учти, я бы предпочел видеть тебя покойником, лишь бы не священником. А теперь уходи отсюда.
Он отвернулся от сына и уставился на огонь. Пол неторопливо отошел от стола, подойдя к двери, распахнул ее – и ахнул. Джон обернулся и увидел на пороге Мэй. Можно было не сомневаться, что она слышала весь разговор, от начала до конца, об этом свидетельствовал ее вид. Наверное, за свою жизнь она провела за дверью немало времени.
Пол смотрел на нее, не зная, как поступить. Своим обычным бесцветным голосом, подернутым ледком, Мэй приказала сыну:
– Ступай, увидимся позже.
Пройдя в гостиную, она закрыла за собой дверь. Она стояла прямо, не испытывая необходимости обо что-нибудь опереться. От всей ее фигуры так и веяло ненавистью.
– Так… – проговорила она.
– Да, так. Ты слышала, что он сказал?
