в этом замешан, больше я тебя не прощу.
«Уйду к Назарову, и, клянусь, найду в себе силы тебя забыть!» — добавила она про себя.
В тот момент Оксанка искренне так думала. Может тому виной беременность, может фотографии, может ощущение несвободы, которое принесло её согласие выйти за Кайрата замуж, а может этот чёртов Назаров всё же сумел пробиться к её сердцу. Но через эту крошечную трещинку, что он сделал, её счастье от предвкушения предстоящей жизни с Кайратом утекало как вода.
Эти сомнения разъедали ей душу. Она металась, она боялась. Боялась душевной боли больше, чем физической. И Кайрат может делать больнее.
Оксанка отказалась брать его с собой в больницу, но он всё же навязался. И остался терпеливо ждать в машине. В неповреждённом чёрном джипе, что всё равно Оксанку не убедило в его невиновности. Это же Кайрат! Он мог его отремонтировать за ночь, а мог просто взять новый.
С Таней ехать тоже расхотелось. Поговорить с Назаровым наедине, узнать, как в его машине оказалась Инночка, услышать его версию — вот такой был план.
Наверно, это была ревность, но знать, что Инночка поправится ей уже было достаточно. Оксанке эту гниду было даже не жалко.
Странно оказаться в том же отделении, где она прошлый раз мучительно ждала Кайрата. А может символично. Она решила, что если сейчас она ещё раз засомневается в Кайрате, то это уже будет необратимо. А если ещё почувствует к Назарову что-то кроме жалости, то фатально. И она набрала воздуха в груди, прежде чем подойти к его палате.
Но Таня её опередила.
Подслушивать, конечно, плохо, но дверь так удачно была приоткрыта, а говорили они так громко, что Оксанка прижалась к стене и замерла, стараясь делать вид, что просто кого-то ждёт.
— Тебе даже идёт, — сказала Таня. — Такой мужественный синяк на лбу.
— Я бы предпочёл, чтобы его оставила ты.
— О, мои раны заживали бы дольше.
— Конечно, ведь ты оставляешь их в моём сердце.
Это было похоже на плохую шутку. Проклятое любопытство заставило Оксанку выглянуть. Назаров в широком поролоновом воротнике, защищающем его повреждённую шею, прижал к губам Танину руку. У Оксанки мурашки побежали по коже, видя, как он на неё смотрел.
— Зачем ты ушла?
— Это был тупик, Влад. Семья, дети, быт. Ты же знаешь, это не для меня, — она забрала руку, и Оксанка снова спряталась.
— Но ты ушла к Сагатову.
— Нет, я ушла с ним, а не к нему. Это просто работа.
— Раздвигать для него ноги каждый раз, когда он не в настроении, это ты называешь работой?
— А раздвигать ноги любому за деньги ты называешь удовольствием?
Назаров промолчал, а Оксанка закусила губу. В этом городе есть кто-нибудь, кого не трахал её будущий муж? И Таня, значит, тоже появилась рядом с ней не просто так, она даже не знала, что из услышанного считать большей изменой.
— Сагатов ценит меня как информатора, использует как надсмотрщика, а живу я с Лялей. Я слышала, ты тоже переключился на парней?
— О, это мамина версия! Ты же знаешь, переубедить её в чём-то сложнее, чем убедить. Но ей она нравится, поэтому я не спорю. Пусть лучше буду «сладеньким», чем садистом.
— Разве одно другому мешает? — усмехнулась Таня. — Мне, наверно, пора.
Её каблуки застучали по полу, когда она переставила ноги.
— Нет, нет, нет, — взмолился Назаров. — Я так по тебе скучал. Я так тебя ему и не простил. К чёрту этот «Савой», эту «Снежную королеву», я бы стёр их с лица земли, лишь бы ты с ним не работала.
— Потому и не стёр, что я там как раз работала. И дело было вовсе не в нём, а в тебе. Это невыносимо, когда тебя делят с тысячей других. Но ты слишком хорош, чтобы достаться мне одной. Мне так много не надо.
Её каблуки снова застучали. Видимо, она встала, и даже сделала несколько шагов.
— Скоро, наверно, придёт твоя новая «любовь», — сделала Таня насмешливый акцент на слово «любовь»». — Не буду вам мешать. Но хочу, что ты знал — у тебя нет ни одного шанса. Как бы ты не был настойчив, она всё равно выберет его. А я буду оплакивать его моногамность, как оплакивала бы твою. Но любовь, наверно, и правда творит чудеса. А он её любит!
Она сделала ещё один шаг, и Оксанка уже собралась ретироваться к двери, когда он выкрикнул:
— Стой! — заскрипела кровать. — Я не хочу его девушку. Мне нужна ты. Мне всегда была нужна только ты.
Таня засмеялась.
— Настолько, что ты приглашал её при мне на ужин, а потом чуть не уехал с другой? Влад, опомнись, это я. Я. Та, которой не нужны твои щенячьи ужимки. Скорее я сяду за руль того джипа, что тебя чуть не переехал, чем стану слушать эти твои унылые нежности.
Кровать ещё раз заскрипела. По полу зашлёпали его босые ноги.
— Иди сюда.
— И тебя не смущает открытая дверь? — Танин голос как всегда звучал насмешливо.
— Когда меня смущали такие мелочи?
И Оксанка боялась шелохнуться, слушая эти звуки, похожие на борьбу, а потом Танин слабый вскрик, и резкие выдохи, и мерное постукивание в стекло.
Она сделала шаг к двери, и не удержавшись, повернула голову — они делали это прямо на подоконнике. И сложно было не поверить, мельком глянув на Танино лицо, что ей это не нравится.
— Кай, — сказала Оксанка, садясь на заднее сиденье. — Я такая дура, Кай! В этой машине раскладываются сиденья?
Это посещение оказало на неё совершенно неожиданный эффект, прямо противоположный тому, на который она рассчитывала.
— Стесняюсь даже спросить, что же ты там увидела, — последний раз тяжело выдохнул Кайрат, и начал застёгивать ширинку.
— А это тебе за Таню!
Пощёчина вышла сильнее, чем Оксанка хотела. Она потрясла ушибленной рукой.
— Ого!
И, чёрт побери, он посмотрел на неё с восхищением.
— Повторим?
— Только не на спину, — сказала она, когда его руки снова заскользили под платье.
— Я помню, помню, — шепнул он. — Женщина в обмороке, скажу тебе по секрету, сомнительное удовольствие. А вот женщина в гневе…
— Мне кажется, у нас есть небольшая проблемка, — сказала Оксанка, возвращая на место платье и вытирая
