«Что случилось со всеми на танцах?» — удивляюсь я, внезапно забеспокоившись о парнях больше, чем о себе. Насколько я помню, Тобиас почти не реагировал.
— Э-э-эй? — зову я, и мой голос эхом отдаётся в пустой комнате. Здесь никого нет, кого бы я могла видеть, но ясно, что я не сама привязала себя к этому каменному алтарю.
Алтарь.
Мои мысли возвращаются к Джейсону Ламберту, кап, кап, капает кровь с его скрюченных пальцев.
Чёрт. Снова оглядевшись, я замечаю стол, заваленный разнообразными предметами. Здесь галстуки и букеты засушенных цветов, старые футболки, заколки, фотографии в рамках… включая ту, на которой Дженика, пропавшая из общежития для девочек. Всё собрано там вместе, трофеи погибших студентов собраны в сверкающее святилище.
О-оу.
Звук открывающейся двери привлекает моё внимание к противоположной стороне комнаты, подальше от каменного помоста и к группе людей, одетых в чёрные мантии и лисьи маски. Прямо как в тот день в лесу, когда мы со Спенсером спасались бегством.
Страх пронзает меня, ледяной и определённый.
В Братстве Священнослужителей, возможно, и есть жуткое культовое клише, но это не смешно. Это совсем не смешно. Это ужасно.
Люди молча входят в комнату, идя по узкой дорожке с лужами тёмной воды по обе стороны. Из воды торчат статуи, покрытые мхом, безликие монстры наблюдают за их процессией. С потолка свисают сталактиты, а крошащиеся белые колонны усеивают комнату тут и там — небольшие намёки на неоклассическую архитектуру, напоминающие мне актовый зал.
Культисты начинают выстраиваться вдоль стен вокруг меня, звук их шагов эхом отдаётся в огромном помещении. Ещё одна прохладная капля воды, которая стекла с камня надо мной, попадает мне на лоб.
Вот, вот куда ведут туннели.
«Интересно, это место тоже затапливает, когда идёт дождь?»
Я моргаю ещё несколько раз, а затем натягиваю путы, розовое платье с оборками развевается при каждом моём движении. Но даже если бы я не была связана, не уверена, что смогла бы выбраться отсюда. Должно быть, они подсыпали в еду и напитки… что-то наркотическое.
«По крайней мере, это означает, что все остальные в порядке, верно?» Потому что даже в этот момент я думаю не о себе. А о моём отце и парнях.
Резко выдыхая, я пытаюсь сосредоточиться на происходящем, не позволяя охватить себя панике. Какой бы наркотик они мне ни дали, он, должно быть, притупляет эмоции, потому что я не схожу с ума. Я напугана, но… не паникую.
«Подумай, Шарлотта, — я хватаюсь за притуплённые уголки своего мозга. — Если ты этого не сделаешь, то ты покойница. Это оно. Ни колледжа, ни будущего, больше никаких счастливых моментов, поцелуев украдкой и нежных словечек, нашёптанных шёпотом в темноте».
Чёрт, это была заметно лучшая поэзия, да?
Жаль, что я не совсем в том положении, чтобы оценить её по достоинству.
Один из придурков в мантиях выходит в переднюю часть комнаты, несколько других расходятся веером по обе стороны от него. Первым появляется студент, одетый в костюм, с плотно надвинутой маской, и опускается на колени перед возвышением.
— Я поймал для тебя лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники, — говорит он, и я сразу понимаю, что это голос Марка, говорящий из-под маски. Высокомерие сочится из каждого отрепетированного слова. Ну, и я за милю чувствую запах бутерброда с дерьмом.
Люди в комнате начинают скандировать, их голоса эхом отражаются от каменных стен и возвращаются ко мне, пока я изо всех сил пытаюсь выбраться из своего ментального тумана.
— А как зовут лису? — спрашивает мужчина, стоящий впереди собравшихся, и в его голосе я слышу лёгкий намёк на узнавание.
— Юджин Мазерс, — спокойно отвечает Марк, снимая маску и поднимаясь на ноги. Он ненадолго останавливается, чтобы оглянуться через плечо, и его уродливый рот изгибается в ухмылке. Это немного выводит меня из себя. Если Шарлотта Карсон и есть что-то, так это злобность, и видеть его таким самодовольным? Это просто выводит меня из себя. Он поворачивается обратно к передней части комнаты и делает шаг вперёд, прижимая маску к груди.
Следующий человек, который появляется передо мной, одет в алое платье, её красно-оранжевые волосы выбиваются из-под маски. Ей даже не нужно снимать её, чтобы я поняла, кто она такая. Она опускается на колени точно так же, как это делал Марк, но с чуть большим смирением.
— Я поймала для вас лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники, — повторяет Астер Хейз, снимая маску и поднимаясь на ноги в беспорядке из шёлка и тюля.
— А как зовут лису? — спрашивает лидер, и в его словах нет ни намёка на эмоции. Они здесь говорят о мёртвых детях, и им наплевать на то, что они натворили. Для них всё это игра, как и было с самого начала. Парни сказали, что, если одна из этих семей хочет моей смерти, они могли бы нанять кого-нибудь для этого. Но дело не в этом. Это ритуал, жертвоприношение и традиция.
— Джейсон Ламберт, — легко отвечает Астер, отчего у меня перехватывает дыхание. Итак, она всё это время была нападавшей женщиной — во всяком случае, одной из них. Это значит, что она танцевала со мной в День Святого Валентина, а потом попыталась убить меня в ту же ночь. Насколько это всё запутанно?
Она занимает место рядом с Марком, когда третий придурок в толстовке с капюшоном поднимается на сцену, становясь коленями на твёрдый камень в своём смокинге.
— Я поймал для тебя лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники, — говорит парень, и, хотя я знаю, что слышала этот голос раньше, мне трудно его вспомнить. Но это должен быть Гарет, верно? Наша детективная работа была безупречной.
— А как зовут лису?
Я знаю ещё до того, как он заговорит, что это я. Я маленькая лисичка. Мои глаза крепко закрываются, и я всем сердцем желаю, чтобы я не лежала здесь, беспомощная, одурманенная наркотиками, надеясь и молясь о чуде. Но на самом деле, выберусь ли я из этого? Здесь десятки людей, десятки. Совершенно очевидно, что мы находимся где-то под землёй. Где именно, я не уверена, потому что парни отважились проникнуть в эти туннели и ничего не нашли.
Джек, однако… он сказал, что видел её, эту подземную церковь, так что, может быть…
— Спенсер Харгроув, — говорит парень, и моё сердце разбивается вдребезги. Спенсер?! Моя голова крутится по сторонам, но я нигде не могу его найти. То есть до тех пор, пока я не заставляю себя приподняться как можно выше, держась за верёвки, и не обнаруживаю, что напротив моего есть ещё один алтарь. Всё, что я могу видеть отсюда, — это пара ботинок, но мои худшие опасения подтверждаются, когда парень снимает маску, и я вижу глупое, уродливое лицо Гарета МакКоннелла. Да, я опустилась до мелких оскорблений, так что подайте на меня в суд. Я здесь испытываю чёртов стресс.
— Сделай это правильно, — произносит лидер, когда другой участник подходит с ножом и протягивает его ему. На рукояти я вижу тот символ, тот самый, что был на камне, который я нашла у себя на подоконнике. Кто это был, кто положил его туда, я, возможно, никогда не узнаю. Но очевидно, что это находилось на стадии планирования в течение довольно долгого времени.
Гарет обходит алтарь, где лежит Спенсер, без сознания и неподвижно. Он замирает, держа руки на ноже, острие которого направлено в грудь моего парня.
— Спенсер! — я кричу, мой голос разносится по пещере, прорываясь сквозь унылое пение других участников. Никто не обращает на меня никакого внимания, даже когда я сопротивляюсь и продолжаю кричать. — Зачем он тебе нужен, когда у тебя есть я? — спрашиваю я, но по центру комнаты уже движется другой человек в золотистом платье.
Она занимает своё место перед возвышением, светлые волосы собраны в пучок на затылке.
— Я поймала для тебя лису, маленькую лисичку, которая грабила виноградники.
— А как зовут лису? — снова спрашивает вожак.
— Шарлотта Карсон, — отвечает Селена МакКоннелл, поднимаясь на ноги и снимая маску. Она оглядывается на меня, но на её лице нет никаких эмоций.
