месте?
— Карлайла, — отвечаю без раздумий.
Дарий чуть крепче сжимает мое плечо и касается губами виска:
— Нравятся мужчины с опытом?
— С недавних пор. А что у тебя по возрастному цензу? Ты всегда выбирал девушек помоложе?
— Вообще-то нет. Обычно, они были старше меня.
Понимаю, что могу попасть на тонкий лед, но беседа сама ведет, и я решаю довериться, задав следующий вопрос:
— И какая разница в возрасте была с последней девушкой?
— Три года, — без зажимов отвечает Дарий.
— Это с той, что танцовщица?
— Нет, с танцовщицей, вроде бы, полтора или что-то около того. А последняя моя девушка работала дизайнером интерьеров.
Диван вмиг становится жестким, и я ерзаю на месте, желая избавиться от этого чувства.
— Я не собираюсь ничего скрывать от тебя, Катюш, но если не хочешь знать ответов, то… — спокойно произносит Дарий.
— …не задавай вопросов, — вздыхаю я и сдавленно кашляю, чтобы сбить сухое першение в горле.
— Принести воды?
— Все в порядке, — отмахиваюсь я. — У твоей бывшей прекрасный вкус. Ремонт в квартире отменный, да и ты ничего. Давай лучше смотреть фильм.
Время тянется и тянется, а скованность в теле растет. Мне не нравится эта молчаливая пауза между мной и Дарием, которую я сама же и создала. Он ведь сказал, прошлое осталось в прошлом, а ремонт — это всего лишь ремонт. Было бы странно, если Дарий разбомбил бы квартиру, после расставания. Нужно срочно прекратить себя накручивать, иначе голова взорвется, лоб и так уже нестерпимо горит.
— Знаешь, в чем я действительно завидую Белле? — беспечно говорю я.
— В том, что ее жизнь наполнена волшебными приключениями?
— Мимо.
— Про возможный тройничок не стоит спрашивать?
— Нет, — смеюсь я. — Я завидую, что со всеми странностями, родители все равно любят ее, особенно отец. Он, конечно, неловкий и чудной, и все равно… то, как искренне он за нее волнуется, как отчаянно хочет поладить, даже несмотря на то, что она выросла без него, поражает. А вот Белла ведет себя, как овца. Согласен?
— Не очень.
— Почему?
— Потому что в ее возрасте самое время сепарироваться от родителей, и она успешно прошла этот шаг.
— Решив стать вампиром?!
— Даже если так, — безмятежно отвечает он. — Катюш, многие взрослые люди годами живут в кандалах родительского одобрения, и это, между прочим, основная причина большинства психологических травм.
— Поэтому ты не общаешься с отцом?
— Отчасти. Хочешь расскажу историю, которую мы не так давно откопали на одной из сессий с моим врачом?
Поворачиваюсь и приподнимаю подбородок. На лице Дария мерцает свет от экрана телевизора, взгляд опущен, дыхание спокойное. Он не кажется удрученным, скорее расслабленным, но я не хочу лезть ему в душу только для того, чтобы получить аргументы в споре, который даже значения не имеет.
— Если ты сам хочешь поделиться, то я с удовольствием…
— Какая ты тактичная, — с лукавой улыбкой говорит он. — Я был гиперактивным ребенком, меня не останавливал ни страх, ни боль. Видел дерево, лез на самый верх, по лестнице спускался только бегом или верхом на перилах. В общем делал все, от чего у взрослых волосы вставали дыбом. В более осознанном возрасте это переросло в страсть к экстриму и импульсивным действиям, но вот началось все с одного-единственного момента, который я вспомнил только под гипнозом. Мне было четыре, мать тогда уже несколько месяцев находилась в реабилитационном центре, после очередного передоза, а отец никогда не отличался особым теплом ко мне или сестре, поэтому за нами часто присматривали бабушки...
Задерживаю дыхание, Дарий поглаживает мое плечо.
— Да, Катюш, моя мать была наркоманкой, — кивает он с тихим смирением. — Про таких еще фильмы снимают: муж все время работает и изменяет с кем попало, а она из-за этого страдает и тратит его деньги на то, чтобы забыться. Не будем на этом останавливаться, ладно? Приятного мало.
— Хорошо, — приглушенно отвечаю я.
— Так вот, мы с сестрой играли в гостиной. Я запустил машинку через комнату и сбил со стены часы. Это был подарок на свадьбу от кого-то из родственников, но после падения он превратился в отличный конструктор из нескольких деталей. Тогда отец впервые говорил со мной дольше минуты, он даже заставил меня попытаться починить их под его чутким руководством, позиционируя это, как наказание, но я воспринял ситуацию иначе. Мы провели вместе весь вечер, и на следующий день я сломал лампу в его спальне. Улавливаешь суть?
Медленно мотаю головой и отвечаю:
— Не совсем.
— Мой детский мозг провел параллель, если я веду себя спокойно, на меня не обращают внимания, а если я…
Дарий выдерживает паузу, позволяя мне немного подумать, и я приоткрываю рот и уверенно киваю.
— Теперь поняла.
— Естественно, с возрастом мои выходки становились все безумнее и опаснее. Родные не понимали, в чем дело, считали меня психологически нездоровым. Поучали, лечили, воспитывали, давили манипуляциями. Все как в любой семье, где старшие уверены, что знают, как лучше жить, но при этом сами делают лишь хуже. Чем больше меня убеждали, что со мной не все в порядке, тем больше я подтверждал это им на зло. Так наши отношения с родственниками, в том числе и с отцом, превратились в беспрерывное противостояние, которое никому не доставляло удовольствия, ведь выиграть в нем нельзя.
— И поэтому ты просто закончил противостояние, отделившись от семьи?
— Нет, Катюш, это не просто. Мало уйти и перестать общаться, куда бы ты не сбежал, всегда берешь с собой себя и свои эмоции. Я долго злился на родных, иногда даже пытался представить, что они будут делать и чувствовать, если я вдруг погибну. То есть, я продолжал жить в этой борьбе. Жить не для себя, а для них. Понимаешь?
Самое страшное, что я и правда его понимаю.
— А сейчас? Ты их простил? — с надеждой спрашиваю я.
— Когда полностью принимаешь ответственность за свою жизнь, прощать больше некого, — со светлой умиротворяющей улыбкой говорит Дарий. — Люди вокруг — отдельные единицы, которые тебе ничего не должны, даже если они твои родители. Со всеми приходится выстраивать отношения, кто-то подходит тебе, кто-то нет, и это нормально. Кровная связь не дает гарантий здорового взаимодействия, как и не должна предполагать абсолютного смирения. Как
