вообще… состав преступления — хилый какой-то. Нет, конечно, для галочки поездят-поспрашивают, но я бы особо не рассчитывал.
— Тогда сами!
— Верное решение! Ты в курсе, через какой ЧОП старик себе охрану нанимал?
— Понятия не имею!
— А ежедневник тебе на что? — усмехается Федя и снова куда-то сворачивает.
— Может, до особняка Чертова сгоняем? — сколько не вчитываюсь в записи деда, всё не то: незнакомые фамилии, обезличенные номера – не будешь же по всем звонить без разбора.
— На кой чёрт, Ветер?
— У старика охраны, как у президента: за каждым углом по телохранителю. Плюс шофёры, горничные… Они наверняка про Артёма этого хоть что-то да знают. А вообще, нам бы в кабинет Чертова пробраться…
— Ага, — качает головой Грачёв. — Прямо так нас и пустили! Губу закатай!
— Попробуем, Федь! Это всё лучше, чем ничего! Хотя…
Взгляд останавливается на одинокой записи под буквой «Б» : «Беркут» — частное охранное агентство.
— Федя, душ отменяется! Запоминай новый адрес!
И когда только мы с Грачёвым успели поменяться ролями. Всегда импульсивный, взбалмошный и дерзкий, сейчас он продуманно спасает нас от очередных ошибок. Вопреки моим уговорам и доводам, Федя всё-таки привозит меня к себе — в небольшую студию в современной новостройке. Грачёв прав: меня, вонючего и чумазого, никто не пропустит дальше порога этого самого «Беркута». Да и, как ни крути, чтобы раздобыть необходимую нам информацию, нужна достоверная легенда, а действовать наобум — верный шаг в никуда.
К офису охранного предприятия мы подъезжаем после обеда, заранее договорившись о встрече с главным. Я снова изображаю из себя американца, сетую на жизнь и свою уязвимость на улицах мегаполиса. Мне нужна охрана! Срочно! И я согласен только на парней Чертова – своего старого друга и дальнего родственника.
— Ничем не могу помочь! У них контракт, понимаете? — в сотый раз повторяет упитанный мужичок в деловом костюме. – Но позвольте предложить вам других ребят. Поверьте, ничуть не хуже!
— Это все слова! — продолжаю гнуть свою линию. — Мы же с вами знаем, что старик переманил к себе лучших. Быть может, договоримся? Чертову охрана в ближайший месяц – без надобности. Вы же в курсе о сердечном приступе?
— У Ивана Денисовича? Приступ? — толстяк испуганно хлопает глазами. — Не может быть!
— У ребят своих спросите, — фыркает Грачёв. — Кстати, не факт, что Чертов оклемается. Врачи гарантий не дают. И что тогда? Кто возместит затраты?
— Ладно! Ваша взяла. Сколько вам нужно человек?
— Одного хватит!
— Кто-то конкретный интересует?
— Да! Артём, кажется.
Мужичок кивает и начинает суетливо бегать глазами по экрану монитора, выискивая нужного нам охранника, а потом одним махом вышибает почву из-под ног, просто озвучив фамилию этого самого Артёма.
Глава 20. Поворот не туда
Марьяна. Недопитый чай в чашке давно остыл. Воздух согрет жаром горящих поленьев в русской печи и пропитан лёгким ароматом сушёных трав: мятой, мелиссой, ромашкой. Прямо под столом, навалившись на грузные ступни Кости, посапывает лохматый пёс, даже во сне не забывающий для порядка потявкивать на случай какого шороха за окном. А чуть поодаль, на небольшой кровати, бочком приставленной к печи, вдоволь наигравшись с любимым завхозом, дремлет Руся.
В избе тихо и по-домашнему уютно, весьма скромно, но прибрано и чисто. Мы сидим с Костей на крохотной кухне и уже несколько часов беспрестанно говорим обо всём и ни о чём одновременно. Стоило Феде уехать, а Руське заснуть, как Рыжик заварил нам чаю и с головой окунулся в воспоминания. Не знаю, то ли он соскучился по общению в своём одиноком доме, то ли встреча с Марусей так подействовала на него, но вот уже который час Костя рассказывает о своём детдомовском детстве. Грустно, но с улыбкой. О больном, но с благодарностью. А я слушаю его с замиранием сердца, особенно когда речь заходит о Ветре.
— Я ж тебя тогда не сразу, но узнал, — Костя прихлёбывает чай и улыбается. В отличие от Феди, искренне и по-доброму. — Ты тогда так нелепо оговорилась… про ту фотографию с выпускного… А потом муж твой тебя по имени назвал… Марьяна… Как ушат ледяной воды. Я, правда, слышал, что Маруську какой-то столичный богатей забрал, подумал, вам так её и не отдали. Расстроился даже. А Ветер нам с Федькой в детдоме все уши про тебя прожужжал. Нана… Его свет и проклятье в одном флаконе! Знаешь, я отчётливо помню тот день, когда Савка попал к нам. Домашний мальчик с разодранной в хлам душой. Взгляд перепуганный, отрешённый. Он тогда только узнал о смерти родителей. Мы все обходили его стороной, ждали, когда заберут. У таких всегда есть бабушки, крёстные, двоюродные тётки… Да и усыновляют таких в считаные дни. Но Ветру не повезло… Мало того что он оказался никому не нужным, так ещё и характер у парня был, мягко сказать, ни к чёрту. Как его ломали, Марьяна! Не каждый взрослый переживёт! Да не смотри на меня так! Думаешь, никто не заступался? Ты ошибаешься! Вот только стать сиротой – это одно, а забыть о нормальной жизни — совсем другое. Ветер не мог. Долго. За что и получал. От завхоза прежнего, учителей, ребят старших.
Я почти не дышу, губкой впитываю каждое слово. Тяжёлое. Надорванное. Савелий никогда не рассказывал мне о жизни в детдоме, да я и сама не спешила напоминать. Теперь навёрстываю с лихвой: каждая фраза Кости пробирает до дрожи, каждый фрагмент из прошлого острым осколком впивается в сердце.
— Ветра часто били и запирали в кладовке, иногда в подвале. Порой на целую ночь. Он сидел там в темноте весь скукожившись от страха и холода и тихо повторял «Нана». Мы думали песню какую поёт, а он тебя звал.
— Откуда ты это знаешь?
В доме жарко, но меня начинает бить мелкая дрожь.
— Мы с Федькой тайком таскали ему еду, так и подружились, — парень пожимает плечами, а потом снова и снова окунает меня с головой в прошлое.
Я не знаю, где мальчишки черпали силы, чтобы выжить и не сломаться, если мне взрослой не хватает духу даже просто слушать об этом. И в какой-то момент Костя это замечает.
— Достать ещё варенья? — он возвращается в настоящее и залпом допивает остатки холодного чая.
— Давай, — совершенно не хочу
