Стало уже почти темно, и я начала собираться домой.
– Тебе нельзя ехать одной, – сказала Элен.
– Ничего страшного, – возразила я.
– Исключено. Хормоз тебя отвезет.
– Нет-нет, я не хочу беспокоить его. Я сама справлюсь, поймаю такси.
– Я не позволю тебе идти одной, – настаивала Элен. Потом она объяснила причины такой осторожности: – Вчера по соседству убили девочку тринадцати лет. Она вышла из дому в пять утра, чтобы получить мясо по карточкам, и не вернулась. Ее тело нашли на нашей улице. Над ней надругались, а потом убили.
– Это дело рук афганцев, – заключила Элен. – В Иране очень много афганцев, у которых нет женщин, поэтому они насилуют всех, кого только могут поймать.
Однажды позвонила Эссей.
– Мне очень неприятно, – почти плача говорила она. – Только что звонила из Америки твоя мама. Я сказала ей, что ты переехала. Она просила твой новый номер телефона, и я дала ей его, но очень боюсь, что у меня будут проблемы с Муди.
– Не переживай, – успокоила я Эссей. – Муди нет дома, так что все в порядке. Положи трубку, чтобы мама смогла дозвониться.
Через минуту зазвонил телефон. Я схватила трубку и услышала срывающийся голос мамы. Папа тоже был на линии.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я отца.
– Нормально, – ответил он. – Хотеть – значит мочь. – Его голос был бодрым.
– А как у тебя дела? – поинтересовалась мама.
– Лучше.
Я рассказала ей о новой квартире и большей свободе.
– Как Джо и Джон? Я так тоскую без них.
– Хорошо. Они становятся настоящими мужчинами, – ответила мама.
Джо работал во вторую смену на одной из фирм. Джон, студент третьего курса колледжа, был членом футбольной команды.
– Скажите им, что я их очень люблю.
– Обязательно скажем.
Мы условились о времени связи по телефону. По вторникам и средам, когда Муди будет в клинике, можно звонить и разговаривать свободно. Это означало, что им придется вставать в три часа ночи, но это стоило того. Неделю спустя мама сказала, что в следующий раз я поговорю со своими мальчиками.
Утром я навестила Эссей, чтобы у нее было алиби, а вечером рассказала Муди, что, когда я была там, позвонила мама и я дала ей наш новый номер.
Похоже, его нисколько не обеспокоил мой разговор с родителями. Скорее наоборот, он даже был удовлетворен таким стечением обстоятельств.
– Приходите к нам на чай, – пригласила нас как-то раз Шамси.
Я спросила разрешения у Муди. «Разумеется, пойди». Иного ответа я и не ожидала. Он уважал Шамси и Зари, и ему очень не хотелось, чтобы они узнали о наших проблемах.
Этот визит стал для меня приятным событием. Мы с Шамси подружились и в то лето проводили вместе многие часы.
Обычно Шамси жила в этом прекрасном доме не более двух месяцев в году. На этот раз она собиралась остаться в Иране дольше, потому что они продавали этот дом. Шамси совершенно откровенно стремилась разорвать все узы, соединяющие ее с Ираном, и искренне жаждала вернуться в Калифорнию. Но нас обеих огорчала мысль о том, что порвутся также и наши сестринские отношения.
– Я не представляю себе возвращения в Калифорнию без Бетти, – сказала однажды она Муди. – Позволь ей поехать со мной.
Ни Муди, ни тем более я не хотели открытой конфронтации, до которой бы дошло, если бы кто-нибудь из нас хоть как-то отреагировал на это заявление.
Шамси была для меня как дуновение свежего ветерка, но я долго не решалась на откровенность с ней. Я знала, что могу рассчитывать на ее поддержку, однако не была уверена, что она сохранит тайну. Ведь меня уже предавали и прежде. Итак, я довольствовалась ее дружбой, не раскрывая своих намерений, пока она не догадалась сама.
Однажды, когда я рассказала ей о своей тревоге об отце в Мичигане, она спросила:
– Так почему ты не поедешь и не навестишь его?
– Не могу.
– Бетти, ты поступаешь очень плохо. Затем она поделилась воспоминаниями:
– Когда я жила в Шуштаре, а мой отец был здесь, в Тегеране, в один из дней мной овладели предчувствия. Что-то подсказывало мне, что я должна его увидеть. Я поделилась этой мыслью с мужем. Он ответил: «Сейчас ты не можешь ехать. Поедешь через месяц, когда закончатся занятия в школе». Мы тогда впервые в жизни сильно поспорили. Я сказала ему: «Если ты не позволишь мне ехать к отцу, я брошу тебя». И он согласился.
В доме отца в Тегеране Шамси узнала, что на следующий день ему нужно отправиться в клинику на специальное обследование. Долго в ту ночь они разговаривали, делясь новостями, а утром она сопровождала его в клинику, где в тот же день он умер.
– Если бы не послушалась своего сердца и не поехала к нему, никогда бы этого себе не простила, – сказала Шамси. – Наверняка бы развелась с мужем. Ты тоже должна навестить своего.
– Не могу, – повторила я, и слезы хлынули из моих глаз.
Тогда я рассказала ей, почему это невозможно.
– Я не верю, что Муди способен на подобное.
– Это он меня сюда привез. Но сейчас все складывается хорошо. Я счастлива, что встретила тебя и что мы подружились, хотя если он узнает, что тебе все известно и о моем желании вернуться домой, то не позволит нам дружить.
– Не волнуйся, я ничего ему не скажу.
Она сдержала слово, но с этого дня можно было заметить явную перемену в ее отношении к Муди. Она держалась на расстоянии, скрывая свой гнев с таким же результатом, как ее гипюровая чадра скрывала западную одежду.
Прошло лето. На конец августа выпадало празднование Недели войны. Это явилось печальным напоминанием о том, что мы с Махтаб заточены в Иране уже более года. Каждый вечер на улицах маршировали мужчины, выполняя ритуальное бичевание. Они ритмично ударяли цепями по обнаженным спинам: раз через левое, раз – через правое плечо. При этом они монотонно пели, погружаясь в состояние, подобное трансу.
Телевизионные новости были в большей степени, чем когда либо, полны искаженной информации, но сейчас я относилась к этому спокойнее. Я уже знала огромную разницу между тем, что иранцы говорят, и тем, что они делают. Кичливые высказывания и крикливые хвалебные гимны – все это лишь та'ароф.
– Мне бы хотелось отметить день рождения Махтаб, – обратилась я к Муди.
– Хорошо, но мы не будем приглашать никого из родственников, – ответил он и самым неожиданным образом добавил: – Я бы не вынес никого из них. Они такие грязные и вонючие.
Несколько месяцев назад отмечать день рождения без членов его семьи было бы непростительной бестактностью.
– Давай позовем только Шамси и Зари, Элен и Хормоза, а также Малиху с семьей, – предложил Муди.
Наша соседка Малиха плохо говорила по-английски, но очень дружелюбно относилась ко мне. Благодаря ей я лучше стала понимать персидский.
