Не успев задуматься над тем, что делает, Хантер лег рядом с ней и натянул одеяло на них обоих. Поскуливая, словно раненый зверек, Кари прижалась к любимому. Ее руки обвили его шею, а лицо спряталось у него на груди.
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Мне так страшно! Обними меня покрепче.
Жалость бритвой резанула по сердцу Хантера.
— Я тоже люблю тебя, родная.
Он обнял ее и крепко прижал к себе. Но Кари хотела ощущать его еще ближе, и ее губы стали судорожно искать его рот. Через несколько нескончаемых минут ему с трудом удалось оторваться от нее.
— Что мы делаем! Боже, это безумие! — Он несколько раз поцеловал ее в шею. — Тебя надо бы задушить за то, что ты втянула нас обоих в такую кошмарную передрягу.
Кари потерлась щекой о щеку Хантера.
— Наверное, я этого заслуживаю. Я хотела встать на защиту права журналиста не раскрывать свои источники информации, но выяснилось, что я не создана для роли мученицы. Приходится признать тот факт, что я — обычная трусиха. Не представляю, как осужденные могут выносить тюремное заключение — днями, годами!
— Немногие из них отличаются такой чувствительностью, как ты, любовь моя.
— Когда-нибудь я обязательно сделаю репортаж о заключенных. Я изучу их…
Из горла Хантера вырвалось глухое ворчание.
— Давай сначала ты отсюда выберешься, а уж потом будешь думать о собратьях по несчастью и о том, как привлечь внимание общественности к их страданиям. — Хантер поднял подбородок Кари и посмотрел ей в глаза. — Почему ты не позволила адвокату телекомпании вытащить тебя из тюрьмы?
— А что бы это изменило? Ведь речь в данном случае идет о первой поправке. Я понимаю, ты считаешь меня занозой в пальце, упрямой ослицей и…
— Я с уважением отношусь к твоему поступку. — Видя, как удивленно раскрылись глаза Кари, Хантер пояснил: — Сейчас я говорю как мужчина, а не как окружной прокурор. Прокурор во мне по-прежнему негодует на тебя. Но я люблю тебя, Кари Стюарт, — тебя и все, во что ты веришь. — Он прижал ее голову к своей груди. — Разве стал бы я рисковать своей карьерой, приходя сюда и лежа на тюремной койке с заключенной, если бы думал иначе? Да если об этом узнают, меня просто насмерть затопчут.
— За сексуальные притязания по отношению к заключенной?
— Что-то в этом роде.
Она поцеловала его в подбородок.
— Обещаю не подавать на тебя в суд.
Влюбленные поцеловались еще раз. Это было так чудесно, что на некоторое время они даже забыли о том, в какой жуткой ситуации находятся.
— Кстати, тебя могут затоптать и по другой причине, — спокойно заметила Кари, вспомнив о журналистском столпотворении в коридоре тюрьмы после ее ареста.
— Знаю. Ваши когорты уже подняты по боевой тревоге. В заголовках сегодняшних газет меня рисуют настоящим циклопом, а ты затмила даже Жанну д'Арк и являешься теперь самой знаменитой мученицей. За твоей спиной — целая армия твоих коллег, которые провозгласили меня своим общим врагом и подступают со всех сторон.
— Извини, Хантер. Я, честное слово, меньше всего хотела навлечь неприятности на твою голову.
— И тем не менее мне теперь придется ходить в монстрах.
Она рассмеялась:
— И что же ты собираешься сделать для того, чтобы вновь обрести в глазах общественности благопристойное лицо?
— Выяснить, что приключилось с тремя крохами, и вернуть их родителям. Что-то подсказывает мне: они еще живы.
— Хорошо бы, — тихо откликнулась женщина.
На них снизошел покой. Кари лежала в объятиях дорогого ей человека и с любовью прислушивалась к тому, как бьется его сердце. Еще несколько минут назад все в этой маленькой камере пугало ее, сейчас же здесь было тепло и мирно.
— У меня отобрали часы. Сколько сейчас времени?
— Уже поздно.
— Ты с самого начала собирался ко мне прийти, да? Именно поэтому у меня нет ни одного сокамерника?
— Конечно. Не мог же я позволить, чтобы ты одна провела в тюремной камере целую ночь.
— А как ты объяснил цель этого посещения сержанту Гопкинс?
Хантер улыбнулся, и Кари поняла: если он одарил полицейскую матрону такой же улыбкой, то ее вопрос просто неуместен.
— Она — романтическая натура, и я апеллировал к этому ее качеству.
— Не является ли это разновидностью взятки?
— Разве что на уровне чувств.
— По-моему, еще немного — и ты превратишься в продажного блюстителя закона.
— Я уже являюсь таковым. Сама посуди: лежу в камере рядом с арестованной и мечтаю ею овладеть.
Женщина тихо засмеялась и прижалась к нему еще крепче.
— Тебе и вправду этого хочется?
— Прекрати, Кари, не то мы окажемся в еще более дурацком положении. Тебе тепло?
— Да… — вздохнула она. — Лежи, как лежишь, и не двигайся. Все-таки в узких кроватях есть своя прелесть.
— Да. Я, например, ощущаю твою грудь.
— Правда?
— Ага. Кстати, я уже говорил тебе, что у тебя чудесная грудь?
— Да.
— Когда в следующий раз мы займемся любовью, я намерен уделить ей особое внимание.
— Она будет с нетерпением этого ждать.
Рукой, которой Хантер обнимал Кари за талию, он притянул ее к себе еще ближе. Его губы целовали ее волосы.
— Мне так не хватало тебя! Я скучал по твоему телу, ночью протягивал руку и не находил тебя рядом с собой, а по утрам просыпался один. Это было очень тяжело. А помнишь тот день в Брекенридже?
— Я помню их все.
— Нет, тот, когда шел дождь?
— М-м-м, да.
— Честно?
Губы Хантера скользнули по носу Кари и запечатлели поцелуй на ее полуоткрытых губах.
— Что тебе тогда понравилось больше всего?
— Все. Мне нравится, когда мы медленно, без спешки исследуем друг друга руками и губами. Мне нравится запах твоей кожи, волосы у тебя на груди и на животе. Когда я вспоминаю о том, какой ты на вкус, у меня прямо слюнки текут. И еще мне очень нравится чувствовать тебя внутри себя.
Дыхание Хантера обжигало ей ухо. Оно сделалось частым и хриплым.
— А ты внутри — тесная и теплая, — прошептал он.
Эти чуть слышные слова казались некими запретными — и от того еще более сладостными — заклинаниями. Рот Хантера нашел ее губы, и они снова надолго слились в горячем поцелуе. Когда губы их разъединились, мужчина положил голову ей на грудь.
— Спи, — коротко приказал он.
— Ты останешься со мной?
— Да.
— Я люблю тебя.
— А я — тебя.
Их сердца бились в унисон. Через минуту Кари уже спала.
Когда при первых лучах солнца она проснулась, его уже не было, но место, на котором он пролежал с ней всю ночь, было еще теплым.
Внешне адвокат компании Даблью-би-ти-ви Напоминал Дэвида Нивена — с такими же изящными манерами и так же с иголочки одет, вплоть до свежей гвоздики в петлице. Появившись в то утро у двери ее камеры, он обаятельно улыбнулся:
