— Он избил свою любовницу. До потери сознания, очнувшись, она смогла доползти до телефона и вызвать полицию. Телесные повреждения средней тяжести. Переломы ребер, многочисленные ушибы. — Она отмахнулась. — Медики разберутся. Она сама будущий медик…
— Беллка! — Неожиданно для самой себя ахнула я. Мама обвиняюще на меня посмотрела, словно спрашивала взглядом, знала ли я. Я виновато опустила взгляд.
— А скажи ты мне, мы могли бы это предотвратить.
— Мама! — Не выдержала я и вскочила на ноги, на глаза вновь наворачивались слезы. — Я итак чувствую себя виноватой!
— Тихо, тихо, я не подумала. Мы бы ничего не сделали. Никто же не знает, что у Соколова в голове. Сейчас он бесится и пытается найти лазейку на пару со своим адвокатом. Я так устала… пойдем спать?
Я кивнула. Только не думаю, что смогу заснуть. Ну и денек!
Утром мне рассказали все в подробностях. Ну, как утром, мы встали часов в двенадцать. Оказалось: отец приехал к Белле домой, она успела упомянуть, что будет дома одна. Я только не совсем поняла, зачем он к ней поехал, она ведь его бросила. Или он сразу собирался выместить на ней накопившуюся злость? Белла встретила его не так радушно, как предполагалось, за что и поплатилась. Мама не могла рассказать мне подробностей, и проблема здесь была не в тайне следствия, а в невозможности подруги давать показания. Подумав, мама решила не заниматься этим делом лично. Его может забрать другое учреждение, в конце концов, оно касается политика, да и расследовать его объективно она бы не смогла — слишком велик риск повесить на отца пару глухарей и подснежников. Правда, кое-какие наработки у маминой группы были. Судебно-медицинская экспертиза, а участвовала в ней Екатерина Михайловна Золотухина, которую, несмотря на тяжесть состояния отца, тоже дернули на работу, показала множественные травмы. У Беллы было сломано два ребра, ушибы мягких тканей верхних и нижних конечностей, тела, сотрясение мозга, множественные ссадины на лице. Мама сказала, что Катя вела себя подобно настоящему профессионалу. Она четко и внимательно выполняла свою работу, правда, попросилась потом уехать обратно в больницу.
Больница… вот уж не думала, что буду рваться туда по собственной воле. После зимней практики меня мех экзаменом туда не заманишь! Хотя тут предмет бы имел значение… но в целом — нет! А теперь я названивала всем, просясь навестить дорогих мне людей.
К Мише меня не пускали. От чего я только хандрила. Боялась, он, наверное, считает меня виноватой. Да так и есть! Если бы я послушалась отца и уехала, не было бы ни гипертонического криза, ни телесных повреждений средней тяжести. Катя обещала взять меня с собой, как только Миша пойдет на поправку. А я со стучащим сердцем бросалась к телефону при первом же звонке, совершенно не помня себя от страха. Каждый раз я ждала, что в трубке зазвучит подавленный голос судмедэксперта, и он сообщит мне о кончине моего анатома. От этой мысли мне становилось совсем тоскливо. Я бы не пережила его смерть. Уж не знаю, что бы сделала. Наверное, сошла с ума от потрясения и чувства вины. А через годика два пришла в себя где-нибудь в клинике пограничных состояний, или чего похуже.
Анатомию вела Кравчук. Мишино дело благоразумно зажевали. Подробности анатомши не обсуждали. Просто сказали, что Михаил Иванович себя плохо чувствует, и не сможет какое-то время вести занятия. Фиме прямым текстом объяснили, какие последствия будет иметь длинный язык. Впрочем, он и не рвался что-либо рассказывать. Ситуация была неприятная. Правда, в деканате объяснения были тяжкими. Спасибо доброй тетеньке, главе по младшим курсам, которая выслушала мою сбивчивую речь. Я рассказала правду, умолчав о некоторых подробностях. Все выглядело так. Мне понравился Миша как образ, я начала писать, а отец принял мои подростковые записки всерьез. Почему такие отношения? Его дочь работает у мамы, мы знакомы, друзья, я ему как родная. Помогла и мамина репутация, она подтвердила мои слова. Да и Катя тоже. Она вообще долго не могла понять всю эту историю. Естественно, посвящать ее в подробности никто не спешил. Для красочности мама добавила, что увидь отец, как Михаил Иванович мне просто улыбается, уже бы устроил скандал. Такой уж он человек. Любит шумиху вокруг своего имени для рекламы поднимать. Меня пожурили за громкость произошедшего и отпустили.
— Больше никогда не влюблюсь в преподавателя! — Проворчала я, перешагнув порог деканата.
Плюсом оказался разъяренный Разумов, от которого я буквально убегала всю кафедру биохимии и физики. Жаль не подумала о тупике. Он выговорил мне за раннее воскресное пробуждение и всю эту кашу. Пришлось вытерпеть кучу его шуточек относительно женского пола. Благо, вскоре ему надоело, потому что я не отвечала.
— Как тебя только отпустили!
— А что нужно было сделать? — Удивилась я.
— Я бы взыскание тебе учредил. — Я вопросительно подняла брови, по лицу биохимика скользнула улыбочка. — На общественно полезные работы отправил. Разобрала бы мой кабинет, там бардак, а времени нет…
— Как и на то, чтобы подписать наши протоколы!
Я попала в точку, он начал оправдываться, у него и Научное общество, и лекции по генетике, не говоря уже о студентах, мечтающих что-то пересдать.
Неделя прошла почти спокойно в плане учёбы. Я все еще старалась учить анатомию, прекрасно понимая, что так же, как с Мишей все равно не будет. Хотя манера подачи информации Еленой Игоревной мне тоже нравилась. Если в расписании стояла ее лекция, я при любом раскладе ехала в академию. Она старалась поддерживать меня и потихоньку спрашивала что-то о Мише, я понимала, это не праздное любопытство, однако иногда хотелось выставить иголки и не отвечать. Кому какое дело?
Шепотки стали громче. Полина, счастливая со своим молодым человеком, у них сейчас был конфетно-букетный период, просила меня не обращать внимания. Миша был моим, как-то по-своему, но все-таки. А их раздражали его, порой грубоватые шутки, хотя я ничего такого в них не видела. По сравнению с троллингом Разумова Миша — эталон галантности. Методы опроса и оценки так же не нравились, он много давал, но и многое требовал взамен. Нужно либо знать, либо не знать. Я слышала ворчание одногруппниц, поначалу бросалась защищать Мишу, за что получала выговоры «Ты вообще за кого?». Так же они слазили в журнал посмотреть оценки. Хотя я заботилась о них, Миша заходит всегда бесшумно. Могли быть проблемы. Сейчас вся эта суета поутихла. Правда, я заметила, как они все равно скучают. Его искрометного юмора не хватало, не хватало и его голоса, слов «Ясно? Понятно?».
С Кравчук я успела ответить пару путей, получила заслуженную оценку. Радость настигла меня в понедельник днем, я сидела на истории медицины и мечтала о ее скорейшем окончании. Завибрировал телефон в кармане. Это была Катя Золотухина! Я нырнула под парту и ответила.
