— Я люблю тебя, — повторяю я тихо, прерывисто, сквозь слёзы. — Я хочу быть с тобой.
— Как? — всхлипывает он. — Как ты можешь хотеть меня, когда знаешь, кто я? Когда ты знаешь монстра, в которого я могу превратиться в любой момент?
Я всхлипываю от боли — явной и глубокой муки — в его голосе. Мне нужно контролировать свои эмоции. Мне нужно быть сильной для него, когда я скажу ему, кто он на самом деле, и что большая часть его личности была построена на лжи.
— Потому что мы намного больше, чем наши родители, — говорю я, обхватив его щёку и заставляя посмотреть на меня. — И потому что, Кэссиди… не всё всегда так, как кажется.
— Что ты…?
— Могу я рассказать тебе историю? И ты можешь пообещать мне, что постараешься меня выслушать?
— Бринн, я не…
— Пожалуйста. Пожалуйста. Ради меня.
Он сжимает губы и кивает.
— Ты мне доверяешь, Кэсс? — шепчу я.
— Ты знаешь, что да.
Я делаю глубокий вдох, нервничая и жалея, что у меня нет с собой моей картонной папки. Но, может быть, лучше сначала рассказать ему. Тогда, если он засомневается в том, что я говорю, мы можем пойти за папкой с доказательствами.
Держа его глаза в заложниках, а его руку в своей, я начинаю:
— Пасхальное воскресенье 1990 года началось тепло и солнечно. Это была весенняя оттепель, и люди шли в церковь или садились в свои машины, чтобы присоединиться к семье на поздний завтрак. Чего они не знали, так это того, что сразу после полудня начнётся метель. Это будет один из худших буранов столетия, а позже его назовут Великой белой пасхальной бурей.
— В то утро у двух женщин в Миллинокете начались схватки. Одной из них была Розмари Клири Портер, которая была замужем за Полом Айзеком Портером. Другой была Нора Уэйн, которая была замужем за методистским священником, пастором Джексоном Уэйном. Обе женщины прибыли в главную больницу Миллинокета поздним утром, роды уже начались, но ни одна из них не родила сразу. На самом деле, они обе рожали около восьми часов. Из-за бури ни один из мужей не смог присоединиться к ним в больнице, а врачи и медсестры из персонала уже отработали свои полные смены. По мере того, как время шло, больницей овладел хаос, и больше не было персонала на смену тем, кто работал. Из-за бури дороги стали непроходимыми. Всё больше пациентов прибывало. Врачи и медсестры были измотаны, но продолжали работать. В тот вечер обе матери родили.
Я облизываю губы, ища на его лице признаки огорчения или понимания, но ничего не нахожу. Я слегка улыбаюсь ему, но он не отвечает, а затем продолжаю.
— В ту ночь дежурным врачом был доктор Элиас Максвелл. Он, вероятно, знал, что его старшая медсестра, Тереза Хамфриз, не так хорошо справлялась со своими обязанностями, как на протяжении большей части её тридцатилетнего стажа, потому что уже несколько месяцев страдала от опухоли головного мозга, которая, вероятно, и влияла на её суждения и выполнение работы. Но она всё ещё была старшей медсестрой родильного отделения. Она была ответственна за двух маленьких мальчиков, родившихся в ту ночь — Кэссиди Портера и Джексона Уэйна-младшего.
— Через две недели, 30 апреля, она вышла на пенсию. А через три недели после этого она скончалась.
— Что ты такое говоришь? — спрашивает он, его грудь поднимается и опускается от поверхностных вдохов, взгляд суров.
Сглатываю.
— Оставайся со мной, Кэсс, хорошо?
Он кивает, но это не неспешный жест. Он резкий и нетерпеливый, гадающий, куда я клоню с этой дикой, запутанной историей. О, Кэсс. Оно приближается. Я обещаю.
— Один ребёнок уехал домой с Портерами, — продолжаю я. — Другой отправился домой с Уэйнами.
Он всё ещё кивает мне, его глаза широко раскрыты и напряжены.
— Не тот ребёнок уехал домой с Портерами, — говорю я, как можно осторожнее, — а это значит, что не тот ребёнок уехал домой с Уэйнами.
Я задерживаю дыхание, а он смотрит на меня, не двигаясь, не вздрагивая. Единственное, что я вижу периферийным зрением, — это безжалостный подъём и падение его груди.
— Что ты… что ты говоришь? — снова спрашивает он. А потом он спрашивает в третий раз, его голос становится громче и более безумным. — Бринн, что ты такое говоришь?
— Я говорю, что твоё имя при рождении, — я быстро сглатываю, стараясь сохранять спокойствие, сжимая его руку в своей, — Джексон Уэйн-младший.
Он освобождается от моей руки, как будто она обжигает его, и всё его тело отдёргивается от меня. Его голос хриплый и низкий.
— Это… это невозможно. Это безумие.
— Кэссиди, — говорю я, заставляя себя восстановить контроль над своими эмоциями. — Ты не биологический сын Пола Айзека Портера. И никогда им не был.
— Бринн, — произносит он, морщась, когда поворачивается ко мне лицом, — я знаю, что ты хочешь, чтобы я был кем-то другим, чтобы ты могла…
— Нет, Кэсс, — перебиваю я его. — Это ты — кто-то другой. У меня есть доказательства.
— Это невозможно. Моей мамой была…
— Нора Уэйн.
— Нет. Нет! — кричит он, его глаза широкие и дикие. — Розмари Клири была моей матерью.
— Розмари Клири любила тебя и вырастила, — говорю я, — но твоя биологическая мама — Нора Уэйн.
— Жена пастора? Нет. Нет. Нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет, нет. Я знаю кто я. Я… Я знаю, кто я такой. Я всегда знал.
— Кэссиди, — мягко произношу я, беря его за руку, которую — я благодарна за это — он позволяет мне держать, — я могу рассказать тебе больше.
— Это неправда, — говорит он в отчаянии. А затем, более тихо: — Это не может быть правдой.
— Может, — заверяю я, моё сердце разрывается из-за него, — потому что это так. Можешь меня послушать? Есть ещё кое-что.
Он проводит рукой по волосам и кивает, но его голос прерывается, когда он произносит:
— Ч-что? Что может быть ещё?
— Ты помнишь имя человека, который напал на меня?
Я опускаю подбородок и смотрю ему в лицо — наблюдаю, как он вспоминает, как ужас правды начинает обретать для него смысл.
— Уэйн.
— Да, — говорю я. — Джексон Уэйн. — Человек, который напал на меня, человек, который… который умер в тот день, думал, что его зовут Джексон Уэйн, но Кэсс…
Сейчас я должна продолжать. Ему нужно всё это услышать.
— Он умер. Он умер, когда ты его отбросил. И когда они обнаружили его тело, у него не было никаких документов, поэтому полиция провела ДНК тест. В системе было только одно совпадение.
Я делаю паузу, прежде чем связать для него факты в единое целое.
— С Полом Айзеком Портером… его биологическим отцом.
— О… Боже! — всхлипывает он, его дыхание становится неровным, он зарывается руками в волосы и отворачивается от меня.
— Кэсс, — мягко говорю я, протягивая к нему руку, но он отшатывается, отворачивается, пряча слёзы.
Его плечи трясутся, он подтянул колени к груди, обхватив их руками, частично отвернувшись от меня.
Кэсс. О, Кэсс. Если бы я могла забрать эту боль, я бы это сделала.
Вся его жизнь была борьбой, ложью, несчастным случаем, ужасным убеждением.
На мгновение я подумываю оставить его наедине с его слезами, но глубоко внутри я знаю, что сейчас он нуждается во мне больше, чем когда-либо. Расставив ноги, я прижимаюсь к его спине, обхватываю его руками и ногами и кладу свои сцепленные ладони поверх его. Я прижимаюсь щекой к его сильной широкой спине в успокаивающем жесте. Его тело трясётся, и я слышу мучительные звуки рыданий взрослого мужчины, но сжимаю глаза и заставляю себя не плакать, как бы сильно мне этого не хотелось. Сколько раз Кэссиди был сильным для меня? Теперь моя очередь быть сильной ради него.
В конце концов, его рыдания стихают, и дыхание начинает выравниваться.
— Если это правда…
— Это правда. Всё это. Ты не сын Пола Айзека Портера.
— Джексон Уэйн был… — его голос срывается. — Злым маленьким ребёнком.
— Он был биологическим сыном Пола.
— И я… я… — его тело снова содрогается, и он не может говорить.
— Ты сын Норы и Джексона Уэйнов, Кэсс.
