Его нет… Больше нет. То, кто был превыше всего: меня, семьи, моей спеси. Мой папа — идол, бог и опора. Та песчинка, что держала мой разум, человечность и честь. Тот, кто был всегда для меня примером, предметом для подражания… Он просто перестал дышать, говорить, мыслить, быть.
Чудовищная несправедливость в жизни любого ребёнка, будь ему хоть за пятьдесят. Мы родились, и мама с папой уже были. Мы росли с ними, развивались, становились личностью… Блядь! Они всегда должны быть с нами! Подсказать, научить, тормознуть… Сука! Просто обязаны! Они ответственны за нас! Всегда! Всегда… Пап, не бросай меня! Умоляю! Я не готов. Я никогда не смогу быть готовым. Я так многого не понял. Не оставляй, умоляю. Пап!
Нет ответа. Даже вздоха. Движения руки. Ничего! Просто пустое, бренное тело без мыслей, слов и тепла. Чуждое и бессмысленное. Только лик, который и то стал походить на сухую мумию.
Я не смогу это принять. Слишком резко… Слишком глупо. Это слишком для меня!
Оторвал лицо от тела. Несмотря на присутствующих, резко и с ненавистью вопросил:
— Как это произошло?
Я не мог ориентироваться на силуэты, только голос: его звук, принадлежность и тембр.
— Это моя вина, сынок, — голос мамы. — Я оставила Юру. Я спешила. У Анны Леонидовны выходной.
— Ты оставила больного отца одного?! — голос в гневе стал жестче.
— Нет, — теперь голос жены. — Я обещала приглядеть за ним.
— Глядела?! — рявкнул, не отображая никаких моментов для поблажки. Мой отец УМЕР!
— Ему резко стало плохо, — голос Вики начал блеять и заикаться. — Я сделала всё, что могла. Всё, что говорила Анна Леонидовна по телефону и всё, чему обучала раньше…
— То есть, вместо того, чтобы звонить в скорую, ты позвонила медсестре?! — в негодовании двинулся на жену. — При инсультах и инфарктах скорая помощь по статистике приезжает в течение пяти минут. Сука, ПЯТЬ МИНУТ, блядь! А ты звонила тупой медсестричке?! — в ярости смотрел на полумёртвую от страха Вику.
— Я… Я думала отпустит. И Анна Леонидовна заверила в правильности моих действий. Я доверяла компетентному медику, — начала оправдываться девушка. — Откуда мне было знать, что…
Вечное принижение своей ответственности. Женская убийственная тупость. Не знала. Не подумала. Ей показалось. Сначала мой ребёнок. Теперь… Мой отец погиб! Твою мать! Не умер, а погиб! Из-за того, что тебе "неоткуда было знать!" Ты, мать твою, опять не подумала!
Кровь, нагретая гневом, обожгла вены и рассудок, и, размахнувшись, велел супруге замолкнуть тыльной стороной ладони по лицу. Жена вскрикнула и упала от удара на пол.
— Обалдел?! — голос Антона мне в лицо.
Крепкие руки друга и Артура двинули от Виктории подальше. Но я лишь смерил её убийственным взором. Таня бросилась к подруге, обнимая за плечи и что-то шепча. Рядом возникла и мама, извиняясь за меня, но Вика не слышала никого. Жена подняла на меня испуганный и затравленный взгляд. На любимом лице вспухла рассечка, кровь потекла по щеке. Сожалею? Только за то, что испортил это лицо. За то, что впервые ударил женщину и не тупую шлюху, а которую полюбил и которая теперь всадила нож глубже всех.
Взгляд Вики почернел. Она поднялась, сдерживая слёзы и вытирая кровь. Буравила взором. Таня суетилась над подругой, подсовывая ей платки и разглядывая место удара.
— Пошла вон отсюда! — метнул в неё дикий взор.
— Герман, не смей! — вклинилась мама. — Это лишь стечение обстоятельств…
— … И бабского дебилизма! — громыхнул на матушку. — Убирайтесь! Пошли вон! Все!
Нервы сдали, и начал просто выталкивать людей из комнаты. Я не слышал возмущенных реплик Марата и Элины, успокаивающих Антона, и истеричных мамы. Я видел лишь Вику, которая устало и понуро двинулась к дверям. Она не спорила, не умоляла, не просила прощения. Она, словно сломалась окончательно и навсегда и покорно подчинялась новым ударам судьбы.
Дверь комнаты закрылась, оставив меня наедине с отцом.
Медленно вернулся к его постели, взобрался на простыни и лёг с ним рядом. Прижался щекой к плечу, взял за руку.
— Прости пап… Прости, что снова не оказался рядом, когда был тебе так нужен! Прости, что не сберег… Снова…
Слёзы шумным потоком рванули наружу, и отдавшись слабости маленького мальчишки, утонул во взрослом, но совсем недетском безудержном плаче.
ВИКА
Этот удар убил всё оставшееся и ещё живое во мне. Глаза полные ненависти, в которых не увидела той любви и нежности, о коих он говорил и проявлял в последние дни. Всё ложь. Пустые слова. Как же мало ему нужно, чтобы вот так просто взять и растоптать всё, что так усиленно создавали.
Таня и Анна Леонидовна кружили вокруг меня, помогая остановить кровь.
— Виктория Андреевна, давайте в больницу, — упрашивала медсестра. — Шрам может остаться.
— Плевать, — уронила безразлично.
В комнату вбежала свекровь.
— Викулечка…, — взяла моё лицо в ладонь, рассматривая след от рукоприкладства сына. — Кошмар какой! Прости, дорогая. Гера сейчас не в себе. Он очень любил своего отца, больше всех на свете. Он и меня не подпускает и не хочет ничего слышать. Дай ему время опомниться. Я уверена, что он уже сожалеет о том, что сделал.
— Лариса Игоревна, не надо. Прошу вас. Ничего не говорите. Он прав, я виновата…
— В таком случае мы обе виноваты. Особенно я. Мне нужно было остаться дома. Ведь я видела, что Юра неважно выглядел. Но удрать из четырёх стен ненадолго — стало безудержным желанием. Эгоистка!
Она продолжала говорить, сетовать, но я не слышала её. Боль, вина и оскорбление душили толстой удавкой на шее. Он прав, я не вызвала бригаду скорой помощи. Свекор угасал на моих глазах в течение десяти минут, а я понадеялась на обычную медсестру. Его отца можно было спасти.
Снова гневное лицо мужа перед глазами, жгучий удар, падение на пол. Мозг прокручивает и прокручивает этот момент, вводя в тихое отчаяние. Слишком много. Невероятно много для меня. Из моих рук сегодня ушла человеческая жизнь. Я не только не смогла его спасти, но и сама же угробила. Мне нужно это выпустить из себя. Чтобы грудь больше не рвало на куски, чтобы мозг отключился и забылся.
— Оставьте меня, пожалуйста, — пискнула я.
Прорвало. Слёзы выступили мощным потоком. Легла на кровать, свернувшись в клубок, и утонула в нестерпимой душевной боли.
Последующие несколько дней подготовки к похоронам стали сущим адом. Гера требовал судмедэкспертизы, и её результаты ещё больше усугубили мои отношения с мужем. Во время сердечного приступа произошёл коллапс, ставший следствием приёма нитроглицерина и резких манипуляций с телом больного. Что было тому виной неясно — то ли падение мужчины с кровати, то ли моя удачная попытка вернуть его на постель.
Покорно взяла всю вину на себя, внутренне надеясь, что Герман вспомнит о том, что я всё же единственная, кто пытался оказать первую помощь его отцу. Да, я — не медик, и ошиблась, но кто бы знал, как поведёт себя в подобных ситуациях.
Лариса Игоревна и Анна Леонидовна тоже ушли в немилость. В услугах медсестры семья Беспаловых больше не нуждалась, а мать Германа осталась всё же матерью.
Моя участь стала более, чем призрачной. Герман принципиально игнорировал меня, вечерами зависал в барах и возвращался на плечах Антона, который то и дело выискивал моего неадекватного мужчину по ночным заведениям. Трезвый муж был чернее тучи, пьяным говорил столько, что слёзы просто закончились в моих глазах. Всё время указывал на дверь и оскорблял. Идти на похороны мне и матери запретил, сказав, что убийцам там не место. Если Ларисе Игоревне было всё равно на его истерические выпады, то я не смела не подчиниться.
Последний же инцидент вышел за все рамки. Гера появился ночью снова пьяный, на своих двоих и в компании Лики.
Стоя в гостиной, пронаблюдала за их триумфальным шествием наверх.
