подносом с шампанским. Он склоняет голову передо мной, и я благодарю его и беру высокий бокал, иду дальше, и пью, чтобы немного унять нервы.
В воздухе плывёт какой-то сладкий аромат, словно цветочный, но такой неуловимый, что не могу понять, что это.
Здесь тоже есть лестница, вдоль неё идёт небольшая галерея картин, и я решаюсь посмотреть их ближе.
Надо же Моне!
И я улыбаюсь, вспоминая маленького Тимофейку, и его каракули на рукаве пиджака Назара. Поднимаюсь выше, рассматривая картины, и оборачиваюсь, кинув взгляд на зал.
Всё меркнет. Свет, блеск, сияние. Гул голосов, становиться тише, не слышу песен, и инструментов.
Я вижу своего миллионера.
Он стоит у распахнутого окна. С ним рядом красивая брюнетка. Стройня, высокая. Назар ко мне спиной, она лицом. Красивым, с чётко выверенным макияжем. Элегантное платье бежевого цвета, не даёт простору фантазии. Оно так и кричит, смотрите какая у моей хозяйки фигура, не грамма жира. Она идеальна.
Они тут впрочем, все такие, идеальные.
Продолжаю разглядывать их.
Брюнетка откидывает длинные шелковые волосы, за спину, а Назар смотрит на часы, и оглядывает зал. Она что-то говорит и трогает его, а потом и вовсе проводит пальцами по небритой щеке. Он перехватывает её руку, и даже отстраняется, только её глаза всё равно блестят собственнически и жадно.
Нет, они не друзья. Слишком уверенный и собственнический жест для дружбы, слишком яркий огонь в глазах.
Назар что-то говорит и отходит, опять смотрит на часы и рассматривает толпу. Берёт с подноса проходящего мимо официанта бокал с коньяком, и направляется к бару, выуживает из кармана брюк телефон.
Он хорош.
Он всегда хорош.
Но вот сейчас, когда он не знает, что я за ним наблюдаю, он особенно красив. И конечно ему идёт темный смокинг. Его высокая фигура прекрасна в любой одежде, но смокинг и белая рубашка только подчёркивает его мужественность и смуглость его кожи, и тёмную щетину на лице. Этакий разгильдяй, на один вечер, решившийся стать примерным аристократом.
Он задумчиво потирает большим пальцем нижнюю губу, тыкает в телефон. Тут же оживает мой. Я достаю его из сумочки.
Я не истеричка, и не склона делать поспешных выводов, но скрывать, что меня покоробило, то, что я видела, я не собираюсь, и специально благодушно улыбаться, и делать вид, что всё нормально, я не хочу.
— Да, Назар, — выдыхаю я, всё ещё топчусь на лестнице.
— Где ты, Птичка? — низко шелестит его голос.
— Я уже здесь, минут как десять, здесь, — отвечаю.
Назар поворачивается, ищет меня глазами.
— А точнее, — он тут же улавливает тон моего голоса, не понимая ещё причины моего недовольства.
— На лестнице рядом с Моне, — уточняю я, и его взгляд тут же взметается, встречается с моим.
Мы смотрим друг на друга, через расстояние. Он пытливо проходиться по моему лицу, по моей застывшей позе, ищет причины плохого настроения. Отключается и идёт ко мне.
— Вика, в чём дело? — сразу переходит он к делу, как только оказывается рядом, и у меня проносится в голове картинка того, как это сейчас будет выглядеть.
Я буду дуть губы, а он будет меня уверять, что ничего страшного не произошло. Что я ошибаюсь, и делаю поспешные выводы.
И это отвратительно. Всё же он ещё ни разу не давал повода сомневаться в нем.
— Всё хорошо, никак не могла тебя найти, — говорю первое, что приходит в голову, и его лицо расслабляется, и губы трогает улыбка.
— Иди ко мне, больше не отпущу тебя, — и Назар притягивает меня к себе, и целует в губы. И я оттаиваю окончательно.
Он весь вечер не отпускает меня, всё время держит за руку, обнимает, знакомит со всеми своими друзьями, представляет своей девушкой. И я вспоминаю, как он говорил моему папе о серьезных намерениях, вот видимо демонстрирует именно их.
Все новые знакомцы благодушно мне улыбаются. Одна дама интересуется у меня, буду ли я в Милане этой осенью, на что я отвечаю ей, что не планирую, так как работаю. Она очень удивляется, правда не понятно чему, тому, что у меня есть работа, или тому, что Милан можно променять на неё.
Назар смеётся, когда я делюсь своими умозаключениями с ним, и говорит что Марго, так звали эту даму, уже давно не знает что такое работа, живя на дивиденды, которые ей приносят акции её покойного мужа.
Вечер течет плавно и тихо, как джазовая музыка, под которую мы танцуем, и на зависть всем целуемся, посреди зала.
— Назар, ты же понимаешь, что теперь тебе не отвертеться, все эти толстосумы в курсе наших отношений, — подначиваю его, когда он высвобождает меня из своих объятий.
— Толстосумы, — передразнивает он меня, и подводит к одному из столиков, на котором расставлены закуски.
— Ой, прости, твои соратники и друзья, — делаю я невинные глазки, когда он садиться рядом.
— Нарываешься на второе своё прозвище, — фыркает он.
— Какое же? — не понимаю я.
— Коза, — напоминает он, как назвал меня однажды, и подносит к моим губам маленькую закуску амюз буш.
Я послушно открываю рот, и жую пряно-сливочную микроскопическую тарталетку, делая большие глаза, от его слов.
Назар тоже закидывает пару штук в рот, и целует меня.
— Сама напросилась, — отвечает он, на мой взгляд, — и отверчиваться я не собираюсь, и скрывать тебя в принципе не собирался! С чего бы?
От одной крошечной закуски мало толку, и я тянусь ещё к одной.
— Ну как же! — нарочито удивляюсь. — Ты миллионер, я простолюдинка, мы должны скрывать наши отношения!
Он смеётся. Красиво так, музыкально, и громко.
— Тоже мне простолюдинка, — приподнимает он густые брови, — знающая английский в совершенстве, и разбирающаяся в современной литературе и джазе! Ты тут половине фору дашь, и не только в этом, Вика, — это он уже хрипло шепчет мне на ухо.
И я поддаюсь его игре, возможно третий бокал шампанского был лишним, но мне нравиться и, то, как его
