словами лицо матери дергается, отчего я ощущаю укол вины. Едва ли я имею право ее обвинять. По-другому существовать рядом с отцом у нее все равно бы не получилось.
- Извини за грубость, мам. Я пойду, ладно? А то меня там меня собака голодная ждет.
Быстро ее обняв, я иду к подьездной двери. Этот короткий разговор высосал меня подчистую.
- Алан!
Я оборачиваюсь.
Стройная фигура матери, облаченная в длинный черный плащ, напоминает шахматного ферзя, ожидающего, что его вот-вот спихнут с доски.
-Та видеозапись... Ты действительно опубликуешь ее в интернете?
Задержавшись взглядом на ее полном отчаянии лице, я мотаю головой и скрываюсь за дверью. Тысячу раз об этом думал, и понял, что не смогу сознательно ему навредить. Все-таки я двадцать девять лет называл этого зажравшегося мудака своим отцом.
Звонок лечашего врача Ярославы, раздавшийся посреди рабочего дня в среду, застает меня врасплох. Глядя на танщующие на экране имя и отчество, я успеваю испытать и острую панику и концентрированную надежду. Очнулась? Уже три с лишним недели прошло. Пора.
-Добрый день, Алан Георгиевич, - звучит знакомый басовитый голос. - Я буду у себя еще пару часов. Сможете подъехать?
-Смогу, - резко вставая, я захлопываю крышку ноутбука. - Через двадцать минут.
Когда я оказываюсь за рулем Яго, руки все еще немного подрагивают. Каждый день я просыпаюсь с мыслью о хороших новостях. Что именно тогда, когда я совсем этого не ожидаю(а это бывает крайне редко) раздастся вот такой звонок и на том конце провода скажут «Поздравляю, ваша девушка очнулась. Можете приезжать». Правда сдается мне, что этот звонок был совсем не об этом. О чем именно хочет переговорить заведующий отделением я не имею ни малейшего понятия, но о плохом запрещаю себе думать в любом случае. У Ярославы нет других вариантов, кроме как очнуться полностью здоровой. В этом я себя убедил.
На вопрос, где могу найти Дмитрия Олеговича, санитарка неожиданно покидает свой пост и провожает меня к нему в кабинет. За три недели ежедневного больничного паломничества я не удостоился этой чести ни разу, что немного настораживает. Усилием воли отпихиваю от себя любую негативную мысль. Даже если не сегодня, рано или поздно она проснется здоровой. По-другому не может быть. Точка.
-Проходите, - мельком на меня взглянув, заведующий вновь углубляется в разложенные перед ним бумаги.
Мне ничего не остается, кроме как занять стоящий возле стены стул. Впрочем, долго ждать не приходится. Уже минут через десять он снимает свои до странности громоздкие очки и, тщательно помассировав переносицу, сосредотачивает все свое внимание на мне.
-Я вас пригласил, потому что решил, что пришло время обсудить состояние Ярославы. У нас было довольно длительное окно для наблюдения его в динамике, и на сегодняшний день я вынужден честно признать, что позитивных подвижек нет.
Тут он поднимает руку, будто хочет заранее пресечь любые мои возражения, хотя возражать я и не собирался. В голове громко барабанит спасительная фраза, призванная перечеркнуть любую паршивую новость из тех, которые мужик напротив собирается преподнести. Рано или поздно она очнется здоровой. По-другому не может быть.
-Я говорю это не для того, чтобы вы отчаивались и потеряли надежду, а потому что считаю необходимым заранее подготовить семью пациентов к возможному негативному исходу, - не затыкается он. - Черепно-мозговая травма - вещь непредсказуемая, и, увы, не все зависит от нас, врачей. Имеет значение любая мелочь: глубина, локализация…
-Вы сказали об отсутствии позитивных псдвигов, - перебиваю я его, глядя на дергающиеся стрелки часов, висящих над его головой. - Но ведь и негативных изменений тоже нет?
Врач смотрит на меня как на умственно отсталого, заполучившего в руки кубик Рубика.
-Длительная кома так или иначе подразумевает негативные изменений, в особенности когда ее причиной стала черепно-мозговая травма. Снижается работа всех органов и систем организма, наступает атрофия мышц, ухудшается циркуляция крови, угасают рефлексы. Даже в случае если сознание вернется к Ярославе, вам следует быть готовым к тому, что она не будет такой, как раньше. Хотя мы не можем прогнозировать все возможные последствия, травму она получила серьезную. Возможны нарушения функции речи, проблемы с концентрацией и обработкой информации и много чего еще. Повторюсь, я не преследую цели вас запугать. Я всего лишь хочу, чтобы вы имели достоверную картину вероятных последствий.
-Я вас понял, - медленно выговариваю я, как если бы у него, а не у Ярославы могли возникнуть проблемы с обработкой поступающей информации. - Это все, что вы хотели сказать?
- Да, это все.
Кивнув, я поднимаюсь со стула и покидаю его кабинет. Тело будто одеревенело и переставлять ноги получается с трудом. Чушь собачья, - упрямо твердит внутренний голос. - Пошел ты, хренов неуч. Ярослава очнется здоровой. Не будет у нее никаких проблем с речью и прочей ерунды. Ты просто ни черта о ней не знаешь. Понятия не имеешь, какая она сильная, что заслуживает только самого лучшего. Должна же быть справедливость в этом мире. Должна. Она обязательно очнется и будет полностью здоровой.
Я и сам не помню, как дохожу до ее палаты, как толкаю дверь и оседаю на пол рядом с ее койкой. Меня штормит. Все три с половиной недели, не считая первых дней, я не позволял себе падать духом и думать о плохом. Ждал ее, как ждут близких из дальней поездки: скучал, но был твердо уверен, что скоро она ко мне вернется, живая и невредимая. Это помогало просыпаться каждое утро в нормальном настроении, завтракать, общаться с людьми и полноценно работать. Но мужику в белом халате и нелепых очках с толстенными стеклами удалось пошатнуть мою веру. Защитная броня оптимизма треснула, и теперь отчаяние беспрепятственно сочится в кровь. Потому что есть шанс, что он прав.
Не знаю, сколько времени я провожу, сидя на полу возле Ярославы, пока меня не окликает вошедшая санитарка. Она сочувственно сообщает, что мне придется выйти, так как ей необходимо «провести процедуры». Процедуры, как я знаю, это обработка кожи раствором от пролежней, замена катетера для мочи, постановка зонда, через который в желудок Ярославы поступает питательная смесь, не позволяющая умереть от истощения.
—Спасибо, что заботитесь о ней, — говорю я, остановившись в дверях. Знаю, что это ее работа, но все же.
Одарив меня вежливой улыбкой, женщина откидывает простыню с ног Ярославы. Сейчас они походят на безжизненные тростинки.
Я закрываю дверь и плетусь к дерматиновой скамейке, стоящей
