она о чем?
Это она о том, о чем я сейчас подумал?
Я фокусирую зрение на руке Женьки и нахожу подтверждение своим догадкам. Тест с двумя полосками в ее пальцах вполне однозначен.
Я смотрю на него, потом перевожу взгляд на возмущенное лицо Женьки.
Встаю. Молча обхожу стол.
Женька замирает, а затем начинает пятиться.
— Стой. Я сказала, стой! Нам надо поговорить! Я не позволю… Понятно? Не смей меня опять…
Тут она замолкает, потому что ее губам находится более интересное применение.
Я жадно целую, испытывая, как всегда, невыносимый кайф, сравнимый с ударом в голову, от ее вкуса, ее податливости и невольной, не связанной с головой, готовности. Она может кричать, возмущаться, дуться, переживать… Но она всегда нам открыта. Всегда нас хочет. Такая вот особенность. Наша.
Я подхватываю ее и, не переставая целовать, несу на кожаный диван в зоне отдыха.
Женька, осознав, куда я ее тащу, и к чему это все ведет, начинает бороться и мычать мне какие-то смешные возмущения в губы.
А я не слушаю. Не требуется. Только целую, глажу, трогаю везде, куда могу добраться. Слышится треск блузки, я прижимаюсь губами к оголенному плечику и Женька, задыхаясь шепчет:
— Блузка… Как я теперь… Гады… Боже, какие вы гады… Я только-только в себя пришла… И вы опять, опять…
— Ты не хочешь его? — я уже устроил ее под собой на диване, уже задрал юбку до груди и теперь кладу ладонь на плоский красивый животик, по которому вообще не скажешь, что там два пассажира гостили.
Женька замирает, смотрит на меня очень-очень обиженно:
— Дурак совсем? — спрашивает недовольно, — конечно, хочу… Просто… Это неожиданно… И я же на таблетках…
— Жень, с нашими темпами, я вообще удивлен, что этого раньше не случилось, — доверительно сообщаю я ей.
— Раньше спираль была… — всхлипывает она, — чертов врач… Отдохнуть, дать организму передышку… Вот она, передышка…
— Не плачь… — я наклоняюсь, целую подрагивающий животик, — ты такая красивая… Гном будет рад…
— Гном уже рад, — раздается голос от дверей, — вы бы хоть замок проверяли… А если бы кто другой зашел?
— Да кто зайдет? — усмехаюсь я.
Гном кивает, соглашаясь, что сказал херню.
Мы не афишировали наши отношения, но ничего не утаишь же. Все, кому надо, были в курсе. И знали, что, если ко мне или к Гному принесло Женьку, то без разрешения зайти можно только в случае стихийного бедствия. Нашествие налоговой, всяких органов и звонки из министерства к таковым не относились.
— И в честь чего внеплановый перерыв на обед? — уточняет Гном, с готовностью и энтузиазмом снимая пиджак и опускаясь на колени перед диваном. Он проводит нежно по губам Женьки, и она тянется за его пальцами, отзывчивая и сладкая.
— На подлокотнике глянь, — указываю я на широкую полку подлокотника неподалеку.
Гном, не переставая гладить шею Женьки, тянется туда, берет тест, смотрит на него.
И мы с Женькой, замерев, изучаем его реакцию.
Лицо Гнома, как всегда, открытое, простое, сейчас показывает всю гамму эмоций: от неверия до осознания и бешеной радости в итоге. У меня все ровно то же было и есть, но Гном — мое зеркало. У него на лице всегда то, что у меня внутри.
Гном аккуратно кладет тест обратно на подлокотник, сглатывает и внимательно смотрит на Женьку. А затем ласкающая ладонь чуть жестче прихватывает ее за шею:
— В этот раз — мой, да?
— Боже… — закатывает глаза ничуть не напрягшаяся Женька, — ты невыносим…
— Бля… — тут же меняет тон Гном, начиная целовать ее шею, грудь, пока я, пользуясь моментом, оперативно сдираю с длинных ножек колготки и белье, — бля-бля-бля, малыш… Малы-ы-ыш… Пусть мой будет? Да? Да?
— Ох… Дурак… — Женька выгибается, запрокидывает руки за голову, подставляясь еще сильнее под ласкающие губы Гнома и мои пальцы, — я же не могу… Знать… Твой… Или… Сани… Ой…Боо-о-оже… Да… Так…
Она мокрая, течет мне на пальцы, и я не выдерживаю, быстро стягиваю брюки и врезаюсь в гостеприимное тепло во всю длину сразу.
Женька раскрывает рот, закатывает глаза, выгибаясь в пояснице, цепляется за склонившегося к ней Гнома, тянется к его губам, требуя больше его присутствия.
Гном пару секунд смотрит на все это темнеющим взглядом, тяжело дыша. Он не прочь еще поговорить, он не до конца осознал произошедшее, но наша женщина не дает нам возможности спокойно переварить шокирующую информацию о скором пополнении в семье, она, как всегда, полностью порабощает, сводит с ума, заставляет гореть в одном пламени. И мы не в силах противиться этому. И просто подчиняемся. Просто горим, кайфуя от разрушения себя.
Потому что из этих разрушений, развалин каждый раз рождается что-то новое. И, как в этот раз, даже не фигурально выражаясь.
И Гном, конечно, не выдерживает. Он со стоном наклоняется, тянется к нашей женщине губами. И,перед тем, как окунуться в разрушающую стихию, препупреждает:
— Даже если этот не мой, следующий будет мой! Понятно?
— Бо-о-оже… — шепчет Женька, прижимаясь теснее к нему и дрожа от моих, набирающих силу, движений, — бо-о-оже… Какой дурак… Какие вы дураки… Они все… Ваши. Только ваши.
И она права, черт…
Наша женщина, наша безумная разрушающая и созидающая стихия, спаявшая нас в такой плотный сплав, что ничем не разорвать.
Они все — наши. И те, что есть, и те, что будут.
А как иначе?
Эпилог-бонус от Гнома
Эпилог-бонус от Гнома
Сердце с душою — твои, твои.
Только твои. Ты веришь?
Видишь, наотмашь струна звенит,
сколько ты ей отмеришь?
Сколько ей жизни, любви, тепла?
Сколько ей сплина, грусти?
Как же ты так зацепить смогла?
И захотеть — не пустит?
И перестать — ни за что, никак.
И перетечь — рекою…
Шепот волною — дурак, дурак…
Ты
