class="p1">На стыке проспекта с горизонтом вспыхивает молния. Я успеваю досчитать до тринадцати, прежде чем над нами раздается гром.
— О… бли-и-ин… — пищит Анька, положив руку на живот. — Твою ж…
— Пинается? — душу свои слезы, посмотрев на нее.
— Да… вот же блин…
Ее телефон звонит.
— Да? — отвечает с шипением.
Голос ее мужа в трубке трудноразличим, но я знаю, что это он. Только с ним она разговаривает так — особенным голосом.
— Буду через пять минут… не надо, я уже подъезжаю… потому что Карина задержалась, я уже подъезжаю, мы уже на проспекте… но не начался же… — имеет она в виду подступающий со всех сторон дождь.
За последний месяц за рулем я освоилась достаточно, чтобы увеличить скорость своего движения и менять полосы более нагло, чем делаю это обычно. Это позволяет мне сэкономить пять минут и доставить Аньку к воротам многоэтажки, в которой они с Дубцовым живут, раньше, чем он оборвет ее телефон.
— Пока, — целует меня в щеку. — Созвонимся.
Развернувшись, направляюсь домой, чтобы повидаться с мамой и Васькой.
— Мам? — зову, влетая в квартиру.
— Карина? — кричит она из кухни.
Последний месяц я появляюсь дома наскоками. Сейчас у мамы отпуск, а у Васьки каникулы. Завтра они уезжают в Кисловодск на две недели, и это событие венчает новый статус мамы…
Она теперь официально разведена.
Мать встретилась с ним еще в апреле. Он предложил притормозить с разводом и взять “паузу”, но, кажется, за то время, что он пытался оседлать новую жизнь, мама выплакала все слезы и поняла, что ее жизнь не сошла с оси. У нее есть мы…
Она послала его к черту и подала на развод сама.
Пару недель назад он забрал Ваську из школы, и она побывала у него в гостях. Он живет в квартире, которая была куплена когда-то давным давно. Там беда с ремонтом, но жить можно.
Со мной он тоже хочет увидеться, но мне не до него…
На полу в “большой комнате” их открытые чемоданы. На диване стопки вещей. Васька ведет возбужденный разговор с Камилой, курсируя в этом хаосе.
— Вот этот контейнер… с синей крышкой… — мама в фартуке кружит вокруг плиты. — Это Денису. На ужин… Ему можно что-то взять с собой? — спрашивает, посмотрев на меня.
— Нет… — отвечаю, обнимая себя руками.
— Куда он едет? — начинает сгружать посуду в посудомойку.
Черт, черт, черт…
— Он не знает… — сжимаю губы в тонкую линию, чтобы они не выдали штормового предупреждения внутри меня самой.
— Ладно, ничего… — кивает сама себе. — Все хорошо будет…
— Угу… — отвечаю бесстрашно.
От раската грома за окном начинают пищать сигнализации машин. В кармане моего сарафана тоже пищит.
— Мам… мне ехать надо… — начинаю суетиться.
— Господи… — выглядывает в окно. — Нам бы на поезд не опоздать…
— Если нужно, я вас отвезу…
— Заранее поедем. Не переживай.
Пакую в бумажный пакет контейнер с ужином, который она приготовила для моего парня. Я знаю, что там. Голубцы, которые так ему нравятся, хотя до знакомства с голубцами моей матери он не особо жаловал это блюдо.
— Если что, звоните я… — снова давлю предательский ком. — Я всегда на связи…
Мама целует мой лоб, отпуская на все четыре стороны.
— Пока… — шепчу, выходя из кухни.
Выбежав из подъезда, шлепаю сандалиями по асфальту.
Почему этот день летит так быстро?!
Каждый час съедается с бешеной скоростью, хотя все идет, как обычно.
Когда сажусь в машину, на стекло приземляется тяжелая капля дождя. С таким громким шлепком, будто я приняла эту каплю лбом.
Успеваю обогнать этот дождь, быстро вырвавшись из родного района, но он нагоняет меня, когда снова выезжаю на проспект. Мне остается всего ничего, когда внутри все начинает откликаться на эту мокроту вокруг.
Глаза застилают слезы.
Сдерживаю их, как могу. Сдерживаю до тех пор, пока заезжаю во двор многоэтажки, в которой живу уже почти полтора месяца.
Припарковав машину на свободном месте, я начинаю реветь, игнорируя то, что вокруг меня бушует вселенский потоп.
Карина
Телефон начинает звонить уже через минуту.
Это Фролов, но чтобы ему ответить, мне нужно собрать себя в чертову кучу!
Я плачу, глядя на то, как его вызов прекращается и начинается опять. Это повторяется трижды, прежде чем я все же беру трубку.
— Ал-ло… — задерживаю дыхание.
— Я же сказал, дуй домой! — свирепничает он. — Где ты?
— Уж-же… подд-нимаюсь… — вру, все еще не дыша.
— Ты в тачке, я даже отсюда слышу, — шикает. — Ты плачешь?
— Нне-т…
— Ты во дворе?
— Уг-гу…
— Сейчас спущусь…
— Не ннадо! — требую. — Я-я.. сама!
— Я иду, — кладет он трубку.
У меня отлично получается плакать и злиться одновременно. Я злюсь на него. Потому что нельзя не злиться, когда он делает, как считает нужным, игнорируя все вокруг. А мне всего лишь нужно чертовых пять минут наедине с собой!
Завтра он уедет.
На целый год.
Последний месяц он, как одержимый, заканчивал внутреннюю отделку дома. Торчал в нем с утра до вечера, наседая на рабочих так, что у них на спинах должны были появиться следы от воображаемых плетей. Он заставил их выполнить условия договора точно в тот срок, который был прописан черным по белому, а потом еще две недели они устраняли все небрежности, которые допустили. Он закрыл работы на прошлой неделе, а два дня назад он его продал. Дом. За сумму, которая покрыла расходы раз в пять. Покупатель нашелся за сутки, потому что проект новаторский, в городе и окрестностях всего пара таких домов. Сейчас это новое веяние. И у него… есть свой стартовый капитал. Деньги, которые он выручил от дома и те, который он выручил от продажи своей машины. За ней вообще приехали из Москвы. Это было вчера. Он продал свою машину вчера.
Его ответ родителям свелся к тому, чтобы полностью ограничить финансовую зависимость от них. Таким образом он отсекает и любую другую. Чтобы их общение зависело только от него. От его желания или… нежелания.
Он не желает.
Не общается. Он зол. И у него нет времени.
Я не тот человек,
