За исключением, может быть, этой.
Это фотография Джеремайи Роллинза, та самая, которая использовалась для его предвыборной кампании в сенаторы, но эта фотография была осквернена. Его глаза окрашены в красный цвет, а на макушке нарисованы дьявольские рога — как будто вы нарисовали в своем выпускном альбоме человека, которого ненавидели больше всего на свете. Вот только немного удивительно видеть такое на странице СМИ.
Я нажимаю на ссылку и провожу глазами по экрану, читая статью.
Похоже, что сенсационная история с потенциальным сенатором все-таки не состоится. Наш информатор, оказавшийся бывшей главной помощницей г-на Роллинза Терезой Холландер, говорит, что у нее изменилось мнение. Что в политике означает, что ей заплатили. Ну что ж. Мы остаемся при своем мнении о политике, и если мы правы, то это лишь вопрос времени, когда кто-то еще выйдет на свет в поисках своего вознаграждения.
Все это выглядит достаточно невинно. Подобные кампании не редкость, особенно во время столь важных выборов. Но когда я прокручиваю страницу вниз и вижу статью, связанную с этой, я хмурю брови.
В верхней части экрана — фотография молодой женщины, выходящей из офиса в слезах. Согласно статье под ней, она ушла внезапно. Судя по всему, у них все было замечательно. Идеальная команда, которая планировала вместе захватить власть в мире бизнеса. Но в один прекрасный день они перестали быть таковыми.
Какая-то часть меня задается вопросом, не был ли он с ней жестоким. В конце концов, женщина на этом этапе своей карьеры, вероятно, уже прошла через свою долю критики. Я представляю, как много нужно сделать, чтобы она покинула офис в слезах. И если у него есть опыт насилия, то, возможно, потеря сына подтолкнула его к этому.
Возможно, это не самая надежная зацепка, но это то, на что можно опираться, когда у нас больше ничего нет.
На то, чтобы убедить ребят в том, что я не сошла с ума и что, возможно, пойти к женщине домой и попросить ее поговорить со мной — не пустая трата времени. И еще больше времени уходит на то, чтобы убедить их, что им не стоит ехать со мной и Мали.
Я понятия не имею, с чем мы здесь имеем дело. Но что я точно знаю, так это то, что ты либо дерьмовый человек, либо находишься в очень плохом положении, чтобы продавать историю прессе. Особенно если речь идет о чьей-то кампании. Судя по всему, пока все не закончилось, Джеремайя и Тереза были сильной командой, и я хочу знать, что заставило ее превратиться из правой руки Джеремайи в почти что помощницу в атаке на его кампанию.
И что это была за история, которую она собиралась продать?
После долгих уговоров и обещания постоянно держать их в курсе событий мы с Мали наконец-то получили разрешение. Хотя, возможно, это произошло потому, что я указала на то, что, по крайней мере, я рассказала им об этом, а не просто пошла и сделала это.
Намекало ли это на то, что я поеду независимо от того, нравится им это или нет? Да, конечно. Есть разница между защитой и контролем, и я не сука.
Я быстро целую Хейса и бросаюсь к двери, пока он не передумал и мне не пришлось идти за его спиной.
— Люблю тебя! — кричу я, таща за собой Мали.
Он ворчит себе под нос, но я не задерживаюсь, чтобы выяснить, что он сказал.
У меня есть зацепка для расследования.
Дом найти достаточно просто. Когда ты присматриваешься к любому, кто хоть раз взглянул в твою сторону, узнать адрес — проще простого. Это милое местечко с небольшим крыльцом и садом перед домом. Я не могу представить себе ничего, кроме счастливой жизни здесь. А внутри все пахнет печеньем, которое печется в духовке.
— Что ты ей скажешь? — спрашивает Мали.
— Я просто буду умолять ее поговорить со мной.
— А если она не захочет?
Я хмыкнул, удивляясь, зачем я взяла ее с собой. Ах да, ведь альтернативой были Хейс или Кэм. — Я не приму отказа.
Выйдя из машины, Мали последовала за мной. — Как скажешь, Нэнси Дрю.
Понятно, что она не верит в меня, но разве это что-то новое? Меня всю жизнь недооценивали, и я не думаю, что это прекратится в ближайшее время. Но сейчас я полна решимости докопаться до истины, пока она не уничтожила меня и всех, кто мне дорог.
Мы подходим к двери, и я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, прежде чем постучать. Мое сердце бешено колотится. Мысль о том, что она может захлопнуть дверь прямо у меня перед носом, не покидает меня, но я должна попытаться.
Проходит минута, но наконец дверь приоткрывается, и из нее выглядывает та самая женщина с фотографий, которые я видела. — Чем могу помочь?
— Привет, — мило говорю я. — Меня зовут Лейкин, а это моя подруга Мали. Мы просто хотели спросить, можем ли мы поговорить с вами минутку? Речь идет о Джеремайе Роллинзе.
— Извините, я не общаюсь с представителями СМИ, — говорит она.
Но прежде чем она успевает закрыть дверь, я спешу заговорить снова. — Мы не СМИ. Я обещаю.
Тереза скептически осматривает нас обеих. — Тогда почему вы хотите поговорить о Джере?
Джер. Это довольно интимный способ обращения к своему бывшему боссу. Большинство людей называли бы его сенатором Роллинзом или даже мистером Роллинзом.
— У нас просто есть несколько вопросов, — говорю я ей. — Пожалуйста? Я бы не пришла сюда, если бы не была в полном отчаянии.
Я стою перед женщиной, которую никогда раньше не встречала, в надежде, что она сможет сказать мне что-то, что положит конец всему этому. Должно быть, она видит испуганную девушку, которая скрывается под поверхностью моей стойкости, потому что она вздыхает и открывает дверь дальше.
— Ты в порядке?
Я не могу ответить на этот вопрос, но если откровенность поможет нам получить ответы, я готова дать ей все, что смогу. — Пока да, но все может измениться, если мы не найдем то, что ищем. Видите ли, мы с Мали дружили с Монтгомери Роллинзом, и поскольку мы оставили его в доках в ночь его смерти, кто-то угрожает нам. Они обвиняют нас в его смерти.
Сочувствие наполняет ее глаза. — Это ужасно. Монтгомери утонул. Это не ваша вина.
Я резко сглатываю. — Мы просто хотели бы задать вам несколько вопросов. Посмотрим, сможем ли мы выяснить, кто мог это сделать, или хотя бы исключить некоторых людей.
— Хорошо, — соглашается она. — Заходите.
Когда мы заходим внутрь, я слышу голос Хейса, который читает мне лекцию о том, что не стоит входить в дом незнакомца, но именно поэтому его здесь нет. Если я хочу получить ответы на интересующие меня вопросы, мне нужно сделать так, чтобы эта женщина чувствовала себя максимально комфортно, а что может быть лучше, чем ее собственный дом?
Интерьер выглядит именно так, как я и предполагала: обои вместо краски, обшивка лестницы. Он напоминает мне дом моей бабушки, когда я была маленькой. Даже на посудном шкафу в углу стоят такие же безделушки.
— Ваш дом восхитителен, — говорю я ей, когда она ведет нас дальше в гостиную.
— О, спасибо, — отвечает она. — Это дом моей мамы. Я жила у нее, когда она болела, а когда она умерла, я просто не могла заставить себя уйти.
— Ну, мне нравится. Очень уютно.
Мы втроем садимся в гостиной, и она понимает, что ее чашка пуста. — Ой, простите. Как грубо с моей стороны. Не хотите ли вы обе чего-нибудь выпить?
Мы с Мали в унисон покачали головами, пробормотав слова благодарности за ее предложение. Достаточно того, что я нахожусь в ее доме. Если Хейс узнает, что я выпила то, что она мне дала, то он будет требовать, чтобы меня поместили под стражу по причине невменяемости.
Тереза уходит на кухню, чтобы налить себе еще выпить, а когда возвращается, садится и тепло улыбается нам.
— Извините, что я была такой замкнутой, — говорит она. — В прошлом средства массовой информации не были так добры ко мне.
Она не лжет. — Я это заметила. Но меня удивило то, что все изменилось почти мгновенно, как только вы перестали работать на мистера Роллинза.
