— Вас ждут! — проскрипели сзади. — Лучше бы вам поторопиться!
Алиса оглянулась и отпрыгнула назад. Скрипела Лепорелла, сатанинская Санчо Панса — Мисс Гламур года, Фрося. Ворона не было видно.
Решив вообще ничего не говорить этому женоподобному чудищу, Алиса двинула вперед. Но чудище все-таки ее обогнало — распахнуло дверь и пропустило вперед. Они очутились в том самом холле, о котором говорил Толик. Небогато. Массивная резная вешалка, коврик — и все. Но вторые двери вели во вполне симпатичную прихожую, где было все, что полагается: зеркало, комод, шкаф и лестница — все в том же пафосном готическом стиле.
Фрося велела обождать и ушла, а пока она гуляла, Алиса заглянула в зеркало — огромное, в полтора человеческих роста и метра четыре в длину. Алиса любовалась на простудный прыщ, вскочивший после грозы — как-никак, но она с ног до головы промокла, как вдруг заметила, что она в прихожей не одна. В зеркале мелькнула тень. Алиса осмотрелась, но ничего не увидела. Покосившись вновь на зеркало, заметила, что там, внутри, за ней подглядывают странные существа — вроде тени или призраки…
Кожа покрылась мурашками, и каждый волосок стал дыбом. И не то чтобы ей было страшно. Скорее не по себе. И это вот «не по себе» оказалось намного гаже привычной адреналиновой атаки. Чудилось ей в этих тенях что-то нехорошее. Тем временем ее отражение странным образом от нее отделилось и вошло в контакт с существами. Неохотно, но как-то его (ее?) искушали, манили, и собственное Алисино отражение от нее отвернулось! Алиса чувствовала, что все это не к добру, но что делать — не понимала.
И тут вдруг кто-то цыкнул — да так, что все тени разлетелись, а отражение, как ему и положено, вернулось к повторению того, что делала Алиса.
Фрося кивнула и повела ее на второй этаж. Лестница была покрыта зеленой ковровой дорожкой с рисунком — Алиса так загляделась на причудливые узоры, что не заметила, как перед ней открылась дверь, а Фрося прошипела:
— Входи, чего стоишь, дверь-то тяжелая!
Алиса зашла и увидела камин, диван, книги — библиотеку. В кресле из красной кожи сидела вполне современная дама лет семидесяти (на вид). Она до сих пор была красива. Обычно говорят: со следами былой красоты. Но тут все было наоборот, как ни странно сие звучит: это красота существовала со следами былого. Возраст был очень почтенный — намного больше, чем казалось, но он не обезобразил, не исказил черты: глаза были прекрасны, нос не превратился в крючок, слегка обескровленные губы все еще были полными и чувственными. Короткая стрижка. Седина. Изумруды. Серый костюм от «Джуси».
— Зеркало опять вытворяет чудеса… — нажаловалась Фрося.
— Иди, — кивнула ей Екатерина.
— Ты знала, что нельзя в любое зеркало смотреться безнаказанно? — спросила Екатерина у Алисы.
— Вообще-то нет, — ответила та, обнаружив, что горло нещадно першит.
Екатерина взмахнула рукой, приглашая ее устроиться на диване. Алиса устроилась.
— В зеркале ты видишь свою душу, — пояснила Екатерина. — Иногда мы не любим зеркала. Иногда не можем от них оторваться. Мы хотим увидеть, что же у нас внутри, но не всегда готовы к этому — и тогда зеркала рождают иллюзии. И души мертвых заглядывают к нам через зеркала, потому их и завешивают, когда кто-то умирает. И многие, знаешь ли, там остаются. Видела моих?
Алиса кивнула.
— Покажи руки! — неожиданно приказала Екатерина.
Алиса взглянула на нее с удивлением, но решила не спорить и протянула ладони. Может, она брезгливая и сейчас отправит ее в ванну?
Но Екатерина без всякого выражения осмотрела Алисины кисти, хмыкнула и предложила чаю.
— Кстати, что это за странный запах? — Екатерина поморщила нос.
Алиса принюхалась. Екатерина встала, подошла к ней, повела носом и всплеснула руками.
— Валерьянка?! — воскликнула она.
Алиса смутилась и стала что-то мямлить, но Екатерина лишь молча протянула ей чашку чая.
— Выпей. Пройдет, — коротко сказала она.
Чай был изумительный, с неописуемым, сложным ароматом.
— Не хочу, чтобы между нами было недопонимание, — совсем не светским тоном произнесла Екатерина, и Алиса догадалась — прелюдии кончились. — Я все о тебе знаю. И я тебя ждала. Тебя, Елену…
— Ну, раз уж мы тут запросто, без церемоний, тогда я смело и с удовольствием отвечу откровенностью на откровенность, — загнула Алиса. — Вы отдадите мне алмаз?
А что такого? Сейчас ей откажут и отправят домой. Попытка не пытка.
— Да, — ответила Екатерина. И Алиса выронила чашку. Чашка перевернулась в воздухе и зависла. Алиса быстро подхватила ее и поставила на блюдце.
— Мой любимый сервиз, — пояснила Екатерина. — Разумеется, он заговорен. Кстати, разбитую чашку, и правда, не склеишь. Главный принцип, основанный на нерушимости догмы о жизни и смерти. Ты можешь вылечить смертельно больного, но не оживишь мертвеца. Так что чашка просто замирает в полете, но если уж она долетела до пола — пиши пропало. Поэтому Елена и жива — она упала, но не разбилась. Зависла между жизнью и смертью.
— Я не поняла насчет алмаза… — очнулась Алиса.
Екатерина взмахнула рукой.
— Сейчас поймешь! Наберись терпения. — Екатерина налила еще чаю. В новую чашку. — Ты ведь примерно представляешь нашу историю?
— Вашу с Еленой? — уточнила Алиса.
— Нашу с Еленой и с тобой, — усмехнулась Екатерина. — Да, ты уже часть истории — хочешь ты этого или нет!
Алиса чувствовала, что скорее не хочет, но предпочла не возникать со своим скромным мнением.
— Демон, который считал, что ему принадлежит алмаз, имел в виду лишь моральное право, а не законное. Но Елену он все-таки крепко напугал — недаром же его предкам Сердце подарил сам Азазель. Мог ли он отнять у нее жизнь или не мог, трудно сказать, но она действительно боялась. Была у нее слабость — она влюблялась, а влюбленный отдает любимому часть своей души, поэтому нам так больно расставаться, что мы теряем не любовника — теряем себя, причем навсегда. А с этим хитрецом у нее была интрижка — видимо, все демоны этого рода чем-то ее прельщали, ведь она же получила камень от его предка. Она была уязвима: не могла его растерзать, так как терзать бы пришлось саму себя — ту капельку ее души, что навечно осталась с ним. Тогда она еще только училась управлять алмазом, брала по верхам, но знаешь ли ты, отчего она так стремилась им обладать, так боялась потерять, что даже рискнула отдать его в чужие руки — мне?
Алиса сочла, что слова излишни, и просто покачала головой.
— Алмаз не просто так называют Сердцем Дьявола, — продолжала Екатерина. — Когда ты привыкаешь к нему, понимаешь его, он принимает на себя все удары, под которые ты подставляешь свое сердце. Любовь. Злость. Ненависть. Отчаяние. Ревность. Сколько сил уходит у нас на эти чувства, и сколько шрамов остается в душе? У Елены была возможность всего этого избежать. Сохранить свою душу — так, как она это понимала. Для людей эти слова означают быть добрым и честным, а у нас, нечисти, они всего лишь синоним эгоизма. А чистый, неразбавленный эгоизм приносит хорошие дивиденды. Власть. Чтобы властвовать, ты не имеешь права сочувствовать. Ты просто должен видеть единственно правильное решение.
