грязи, но Вик словно не замечает этого: трепетно делится своим теплом, напрочь забывая о себе.
— Мне холодно, — стыжусь признать истинную причину.
— Тебе больно, — поправляет Сальваторе. — И страшно! Ты боишься мне открыться, а я не знаю, как тебе помочь.
— Не выдумывай, я просто заблудилась! — отчаянно вру, жадно тыкаясь носом в его футболку. Быть слабой рядом с Виком мне не приходилось.
— Серьёзно? — по голосу слышу, что не верит. Своими сырыми кудряшками щекочет мой лоб, а ладонями скользит вдоль спины, медленно подбираясь всё выше и выше. — Поэтому попросила выключить свет? Поэтому забилась на дно оврага и молчала, чтобы тебя не нашли? Господи, Рита, я же чуть с ума не сошёл!
— Что ты пристал? — начинаю нервничать. Вик так ловко загнал меня в угол, так настойчиво ищет правду, так умело побуждает меня её открыть. А ещё эти его ладони, что сквозь капюшон гладят по голове, утешают и всё сильнее запутывают. Мне так хочется ему довериться, но, боже, как сложно сделать первый шаг.
— Глупая, неужели не понимаешь? — Сальваторе вспыхивает в ответ и резко выпускает из плена своих рук. Лишая опоры, тепла, крепкого плеча — всего сразу! Вокруг тут же сгущаются холод и темнота. А ещё сводящее с ума одиночество. Оно верно станет моим постоянным спутником в ближайшее время, но сейчас я к нему не готова, а потому не узнаю свой голос — кричу:
— Не уходи! — срываюсь в слёзы, но всё же признаюсь: — Мне страшно, Вик! Как никогда! Обними меня, пожалуйста!
Дёргаюсь по грязи ему навстречу, не замечая, как с головы слетает капюшон, и выдыхаю, почувствовав под ладонями мокрую ткань его футболки, под которой всё так же по сумасшедшему бьётся сердце. В этой темноте его стук для меня сродни маяку, лучику надежды.
— Никогда, — шепчет с горечью в голосе. — Не уйду. Не отпущу.
Вик исступлённо прижимает к себе. В попытке успокоить одной рукой начинает гладить меня по спине, второй же запутывается в волосах, всё крепче притягивая к своей груди. Замираю. Вот и всё. Сейчас он всё поймёт. Отшатнётся. Завалит вопросами и обязательно включит свой чёртов фонарик. Мой лимит на его тепло исчерпан.
Я почти не дышу. Отсчитываю мгновения «до». Но ничего не происходит. Сальваторе словно не замечает, что вместо волос на моей голове бесформенные пакли и залысины.
Я не знаю, сколько мы так стоим посреди оврага. В кромешной темноте и тишине, лишь изредка нарушаемой фырканьем Марса и стуком дождя по широким листьям. Замёрзшие. Избитые. Потерянные. Вик не отходит от меня ни на секунду. Продолжает гладить и тяжело дышать. А я боюсь пошевелиться, зачем-то сохраняя в памяти каждое мгновение.
— Расскажи мне, — просит тихо, когда сил стоять уже просто не остаётся. — Кто это сделал?
— Я их не знаю, — слова даются с трудом. — Точнее, не видела, а голоса мне незнакомы. Кроме одного.
— Сильвия? — догадывается Вик.
— Да, — выдыхаю, вновь ощущая ручейки постыдных слёз на щеках.
— Они били тебя? — уточняет Вик, напрягаясь всем телом.
— Да, — мой ответ тонет в его глухом стоне, а я — в тугом кольце рук.
— Они тебя… — Сальваторе боится собственных мыслей. Сжимает меня всё сильнее, не оставляя между нами ни миллиметра, и не решается даже вздохнуть. А мне по-настоящему становится страшно. Я только сейчас понимаю, что всё могло закончиться гораздо плачевнее.
— Нет! Нет! Нет! — качаю головой, насколько это возможно в тугих тисках его рук, а затем ладонями касаюсь его лица. Мокрого от дождя, немного колючего и до безумия напряжённого. — Со мной всё хорошо! Ну, почти! — тут же поправляю саму себя.
— Они за всё ответят, я обещаю, — Вик перехватывает мои ладони своими и подносит к губам. Дышит на оледенелые пальцы, пытается согреть, хотя сам дрожит не меньше моего.
— Это не вернёт мне волос.
— Они отрастут. Рита, это ерунда, — носом затрагивает пальцы на моих руках.
— Ерунда? — не могу поверить, что он говорит серьёзно.
— Ерунда! — твёрдо кивает, губами прикасаясь к моим рукам. — Ты жива, ты цела, ты рядом — это главное.
— Я стала уродиной, Вик, — хочу отдёрнуть руки, но Вик не выпускает.
— Неправда, — шепчет сдавленно, словно борется со слезами. — Ты просто сменила образ. И что-то мне подсказывает, что он нисколько тебя не испортил.
— Ты так говоришь из жалости! — я всё же вырываю ладони из его цепких лап.
— Глупая, — Вик тут же хватает меня за плечи. — Я жалею только об одном, что отпустил тебя с Толедо на этот чёртов выпускной. Пойдём, пора выбираться!
— Нет! — Марс вскакивает от моего внезапного крика и принимается скулить. — Я не вернусь туда! Не могу! Не проси!
Меня начинает трясти от одной только мысли, что кто-то увидит меня такой. Я не готова! Не сейчас!
— Уверен, все уже разъехались, — не отступает Сальваторе. — Здесь оставаться глупо и опасно. Ты простынешь, Рита!
— Нет, нет, нет! — продолжаю упираться. И пускай умом понимаю, что Вик прав, дикая паника внутри берёт верх.
— Хорошо! Хорошо! Пусть будет по-твоему! — пытается угомонить меня Сальваторе. — Здесь неподалёку озеро и охотничий домик, в котором отмечали окончание зимы, помнишь? Мы можем переждать ночь там, а утром вернуться в город.
— Ладно, — сейчас я согласна на всё, лишь бы никто больше меня не видел. — Только обещай не смотреть на меня!
— Не могу, — Вик бегло целует меня в лоб и, чувствую, смеётся надо мной. — Я не могу не смотреть на тебя, Рита!
— Тогда хотя бы не смейся надо мной, — растерянно бормочу в ответ.
— И не собирался! Подожди секунду! — Сальваторе отпускает меня и начинает копошиться в рюкзаке. — Сейчас я включу фонарик — иначе далеко не уйдём. Не бойся, ладно? И держись за меня крепче.
Ночную темноту тут же пронзает тонкий луч света. Марс начинает суетиться возле ног, мечтая о сухом и тёплом ночлеге. Вик крепко держит меня за руку и уверенно тянет за собой.
— Всё будет хорошо, Рита! — обещает он и делает шаг в темноту. А я? Я ему верю.
