— Я стремился выполнить свой долг, и мой отец тоже! — Голос отца почти срывался на крик. — А как же твоя мать и твоя сестра? О них ты подумал?
— Все это дерьмо собачье. — Голос у Пола дрожал.
У Джулии подкосились ноги. В зеркале на дальней стене ей было видно лицо отца — на его скулах заходили желваки. Джулия мысленно умоляла брата: пожалуйста, перестань, ради бога, прекрати! Она пыталась сказать это ему глазами, но Пол не смотрел на нее — он не спускал глаз с отца. Она знала, что Пол и его друзья сквернословят между собой, но он никогда не позволял себе крепких выражений при родителях. Джулия быстро перевела взгляд на маму, но она как будто ничего не слышала. Джулия заметила, что мать не сводит глаз с какого-то предмета на столе — это была маленькая книжечка с темной обложкой. Из книжечки торчало несколько вырванных страниц; другие были разбросаны по столу. Кто изорвал книжку? Может быть, это сделал Пол, и поэтому папа так рассердился?
— Как у тебя язык повернулся сказать такое при своей матери?! Как ты мог даже помыслить об этом — удрать, когда столько достойных мужчин со всей Австралии уже выполняют свой долг! Как у тебя хватает совести смотреть своим друзьям в глаза? Уж я бы точно не мог признаться никому из своих коллег, что мой сын пытается увильнуть от призыва, в то время как их собственные сыновья сражаются за родину. Тебе все равно, что подумают люди?
Пол всхлипнул — казалось, он вот-вот разразится рыданиями, — снова поднял глаза на отца и очень спокойно произнес:
— Да пошел ты. Только что ты исковеркал мне жизнь.
Повисла тишина, никто не шелохнулся, а потом отец взорвался.
— Убирайся! Давай, хочешь уехать — скатертью дорога! И не забудь прихватить вот это!
Он поднял со стола рваную книжечку и запустил ею в сына. Книжка угодила Полу в плечо. Он не стал поднимать ее, повернулся, вышел в застекленную террасу, где стояла его кровать, и закрыл за собой дверь.
— Ох, Кирилл!.. — испуганно простонала мама. — Может, не стоило? Что, если он…
Отец трахнул ладонью по столу так, что мама вздрогнула.
— Об этом решении он будет жалеть всю свою жизнь! Как он сможет уважать себя после этого? А если ты не можешь уважать себя…
В голосе отца послышался странный хрип, и его лицо в зеркале вдруг утратило всю свою красоту и в одночасье сделалось лицом настоящего старика. У Джулии сердце защемило от жалости, ей хотелось подбежать и обнять его. Он потер лицо ладонями, как обычно делал, когда приходил с работы усталый.
— Я просто не понимаю, Хейзел, я пытался, но, похоже, все без толку… — Тут он заметил Джулию и резко обернулся. — А ты что тут делаешь?
— Я попить пришла — совсем сжарилась на солнце…
— Сейчас не время, Джулия, могла бы попить из крана во дворе.
Джулия растерянно замерла, не зная, что ей делать — уйти или остаться.
— Тебе говорят, ступай на улицу!
Он шагнул вперед, его голубые глаза засверкали, и Джулия чуть не выронила корзину, с ужасом глядя, как все посыпалось из нее на пол — креветки, удочки, грузила и крючки.
— Видишь, что ты наделала!
Джулия, развернувшись, опрометью выскочила по ступенькам из дома и бросилась к закутку между красным жасмином и стеной. Забившись туда, съежившись на корточках посреди увядших цветов и раковин улиток, она обняла себя за колени и, раскачиваясь всем телом, горько заплакала.
Через час Пол ушел. Джулия видела, как он шел по лужайке к задней калитке. Чемодан у него в руке означал, что он возвращается в Брисбен. Она не побежала за ним — она осталась на месте, чувствуя, как кровь стучит в висках. Произошло что-то ужасное, но что именно — она не знала.
Прошло много времени, прежде чем Джулия выбралась из своего убежища. Папа заставил Пола уехать, накричал на нее и испортил все каникулы. Никогда она не простит ему этого.
Она зашла в дом с черного хода. Мама, с покрасневшим, опухшим лицом, была на кухне. Рыболовная корзина, снова собранная, стояла на столе, а рядом лежала несчастная порванная книжечка. Джулия прислушалась — отца, по-видимому, не было.
Мама смотрела в окно.
— Зачем Пол порвал эту книжку? — спросила Джулия.
— Что? — Мама обернулась. Ее голос был усталым и безжизненным. Она медленно развязала передник и сняла его через голову. — Это паспорт. Его порвал папа. Пол оформил себе британский паспорт. Он имеет на это право, так же как и ты, потому что папа родился в Англии. Я приготовлю нам чаю.
Джулия никогда не видела паспортов, но знала, что паспорт требуется, если едешь отдыхать в другую страну. Выходит, это и планировал Пол? Но тогда бы он обязательно рассказал об этом ей.
— Пол собирается куда-то уехать?
Мама взяла чайник.
— Не знаю, Джулия. Наверно, он собирался в Англию, но как он теперь поступит — я не знаю.
— Почему? — произнесла Джулия, свернув на подъездную аллею клиники. — Почему?
Она припарковалась в тени дерева, выключила двигатель и опустила голову на руль. Глупо снова возвращаться ко всему этому. Ведь больше двадцати лет прошло. Все это осталось в прошлом, вместе с Полом, мамой и папой. Пола не стало через два года после тех каникул, а мама с папой погибли пять лет назад — их сбила машина, когда они переходили дорогу по пути в магазинчик на углу. У них кончилось молоко, а водителя ослепило солнце, только и всего. Такова жизнь, и мечтать о том, чтобы прошлое изменилось, — пустая трата времени. У других людей в детстве тоже бывали трагедии, но они не терзают себя воспоминаниями двадцать лет. У них не подкатывает к горлу комок от такой мелочи, как обыкновенный паспорт.
Джулия открыла глаза и выпрямилась. У нее же уйма дел, важных дел, нужно сдать дом; вместо того чтобы взвинчивать себя и нестись сюда, ей следовало поехать на встречу с агентом… Ладно, раз уж приехала, пойдет и разыщет Дороти.
В прохладном вестибюле было пусто. В былое время клиника кишела медсестрами, пациентами, посетителями, но теперь она обслуживала только приходящих больных и в первую очередь занималась научными исследованиями и обучением. Дверь в старую часовню была открыта, и Джулия зашла внутрь. Пара монастырских витражей пережила все превратности судьбы, и натертый паркет возле двери сиял разноцветным узором. Вся обстановка часовни состояла из четырех деревянных скамей да акварели на дальней стене, которую когда-то написала сама Джулия, называлась она «Комната с женщиной и птицами». Женщина сидела за столом, исполосованным солнечными лучами, пробивавшимися сквозь приоткрытые жалюзи, и в игре света и тени размытыми пятнышками порхали проворные желтые птички.
