но о ее переводе в обычную палату пока и речи быть не может.
Делаю еще шаг, потом еще и остановилась у кровати, давя рвущиеся наружу всхлипы.
— Мамочка, — касаюсь ее шершавой и прохладной руки, чувствуя, как все содрогается внутри.
Мама переводит на меня взгляд, и я замечаю, как по ее щеке тоже катятся слезы.
— Тебе нельзя волноваться, — говорю я, вытирая тыльной стороной ладони влагу с ее лица.
— Ты приехала… — произносит она слабым голосом.
— Ну конечно. Как я могла не приехать? Ты же самое дорогое, что у меня есть, — сжимаю ее ладонь и сажусь на стул возле кровати. — Я так тебя люблю.
Приборы, к которым мама присоединена, начинают громко пищать.
— И я тебя люблю, Сона…
Я замолкаю и сижу так отведенное мне время, гладя руку матери и думая о том, как же это страшно потерять близкого и любимого человека. Разве смогу я сейчас ее оставить? После смерти отца я как-то справилась с этой трагедией, но если что-то произойдет еще и с мамой… Подобного я себе никогда не прощу.
— Врач обещает перевести тебя в обычную палату, когда тебе станет лучше, — тихо бормочу я. — Ты, пожалуйста, поправляйся, я так за тебя испугалась. Очень сильно…
— Поправлюсь, — заверяет мама. Видно, как тяжело ей говорить.
В палату заглядывает медсестра и сообщает, что время визита подошло к концу. Я выхожу из платы и натыкаюсь взглядом на Бориса. Да, я очень его люблю, но... Надеюсь, он меня поймет.
Сердце в груди сжимается с еще большей силой, потому что я не представляю, как скажу ему вслух о том, что не смогу вернуться с ним.
— Завтра же ее переведут в лучшую палату, — говорит Борис и обнимает меня за плечи, прижимая к своей груди. — Обеспечу ей хороший уход и сиделку. Не переживай.
Я отстраняюсь от него и отрицательно качаю головой, точно зная, что не оставлю маму ни на какую сиделку. Если потребуется, то брошу университет и переведусь в какой-нибудь из наших институтов, закончу учебу здесь.
— Мы мало времени провели вместе, — тихо начинаю я, — но оно стало самым лучшим в моей жизни. Я… — слова даются с трудом, будто кто-то проворачивает ржавый гвоздь внутри, но, добавив голосу, твердости, продолжаю: — Извини, я не смогу вернуться с тобой.
За эти несколько часов перелета я прокрутила в голове все сценарии дальнейшего развития событий, и меня устроил лишь один: дать возможность Лене и Борису наладить отношения, а мне поднять маму на ноги. Так для всех будет правильнее и лучше в данный момент.
— Малыш, ты ошибку совершаешь сейчас, понимаешь? — хмурится Борис, не отводя взгляда от моего лица.
— Я не могу сейчас вернуться, — повторяю твердо. — Мне нужно быть с мамой.
Натянув свободную майку до колен и протерев сонные глаза, я спускаю ноги на пол и иду на кухню. Вокруг стоит гробовая тишина. Без мамы дом опустел. Сколько себя помню, не было такого, чтобы кто-то из нас надолго покидал его. Сложно представить, что мама испытывала в тот момент, когда я уехала и оставила ее одну, а потом случилась моя авария, и она тоже была одна. Теперь еще и это… Зажмуриваю глаза и щелкаю кнопкой чайника, стараясь выкинуть плохие мысли из головы. К тому же маму сегодня выписывают. Повода для грусти нет. Теперь у нас все будет хорошо.
Стук во входную дверь заставляет меня вздрогнуть. Я направляюсь в гостиную, налив кипятка в стакан.
— Проснулась, Сона? — спрашивает тетя Света. — А я тебе покушать принесла.
В руках у нее контейнер с едой, от которого исходит восхитительный аромат. Она протягивает его мне.
— Семен сейчас приедет с работы, и можем ехать за мамой.
В груди растекается светлое тепло от заботы соседки.
— Спасибо, — благодарю я. — Не стоило, тетя Свет. Мне неудобно, что вы готовите для меня. И дядя Семен пусть отдыхает после смены, я такси закажу…
— Глупости! — горячо перебивает она. — Что мы не можем помочь, что ли? К тому же Ирина моя лучшая подруга, а тебя я с пеленок знаю.
У меня тоже была лучшая подруга. Так тоскливо внутри, когда думаю о Лене. Просто удивительно, как может все измениться за короткий срок. Заглушив воспоминания и растущую безысходность, я заставляю себя идти завтракать и собираться в больницу.
В той сумке с вещами, которую я с собой привезла, слишком мало одежды и практически нет подходящей. Я была в состоянии шока, когда собиралась, тем более, не думала, что решу остаться в родном городе. Натянув на себя джинсы и старый джемпер, я выхожу из квартиры, стараясь не думать о том, что в ближайшее время надо будет вернуться в Москву за оставшимися вещами. Слишком это больно и тяжело.
Мама встречает нас на лавочке у больницы. Пока они с тетей Светой идут к машине, я решаю подняться к врачу, чтобы поблагодарить его за то, что он так быстро поставил мою маму на ноги.
— И вам спасибо, — благодушно улыбается доктор. — Новое оборудование нам сейчас как нельзя кстати. Поправляйтесь.
Не понимаю, о каком оборудовании идет речь. Изумленно хлопаю ресницами, глядя на врача.
— Простите, а что за оборудование?
— Борис Александрович закупил для отделения, когда узнал, что в реанимации не менялось все черт-те сколько времени.
В течение долгих секунд я гипнотизирую лицо врача, а потом еще раз пробормотав слова благодарности, выхожу из кабинета.
Вот так, всего парой фраз мне нанесли удар такой силы, что я тянусь к груди, в которой жжет от боли.
На обратном пути мы заезжаем в супермаркет, и я закупаюсь продуктами. Уже дома, пока разгружаю пакеты, меня осеняет догадкой.
— Мам! — окликаю ее, заглядывая к ней в спальню. — Ты себя как чувствуешь?
— Уже получше, Сона, но для подвигов пока не готова, — отшучивается она, откладывая в сторону книгу, которую я ей недавно купила.
— Давай немного прогуляемся в парке и заедем в кафе? — предлагаю я.
От мысли провести время вдвоем, как в детстве, я чувствую сильное воодушевление. Воспоминания, как мама забирала меня из школы, и мы шли гулять к озеру, которое находилось неподалеку от дома, намертво впечатались в памяти. Или как я болела и сильно температурила, а
