сторону спальни, в которой провела самые чудесные ночи в моей жизни. Все тело покрывается дрожью, ладони потеют. Я не готова туда зайти. Отвожу взгляд от бежевой двери и вижу, что кабинет Маркуса открыт. Слава Богу, он еще не спит. Подхожу ближе, стучусь и, не дожидаясь ответа, проникаю в кабинет. Маркус, откинувшись на спинку, что-то печатает на клавиатуре. Под глазами у него образовались синяки: сказывается недосып. Ему надо отдохнуть. Маркус поднимает глаза и вопросительно смотрит на меня. Слова застревают в горле. Делаю несколько шагов к его столу и оказываюсь прямо напротив Маркуса.
— Прости, — выдавливаю я.
Мужчина встает, огибает стол и подходит ко мне. Несмотря на усталость, он хорошо выглядит и чудесно пахнет ментоловым гелем для душа. Сквозь него чувствую запах табака и вдруг спрашиваю:
— Ты курил?
Маркус кивает и стыдливо поджимает губы. Знаю, что он пытается бросить, но не все могут побороться с вредной привычкой. Нас тянет друг к другу на каком-то подсознательном уровне, мы не замечаем, что встали еще ближе. Я чувствую жар кожи мужчина рядом со своими руками. Хорошо, что мы полностью одеты. Очень хорошо.
— За что ты извинилась? — Маркус поднимает руку и тянется к моим волосам, но резко одергивает себя.
Воздух становится густым, а наше дыхание — тяжелым. Все происходит обыденно: привычная реакция наших тел друг на друга, зрительный контакт и нестерпимое желание, выражающееся даже кончиками пальцев. Однако тоска делает этот момент не просто пошлым и страстным, а нежным и даже милым.
— Я вела себя, как ребенок, — шепчу я, переводя взгляд с ярко-голубых глаз на губы с маленьким шрамиком. Облизнув засохшие губы, продолжаю: — Не отблагодарила тебя за заботу. Спасибо, Маркус.
— Пожалуйста, Мередит, — хрипло отвечает, нависнув надо мной.
Не знаю, кто из нас сорвался первым, кто кого поцеловал. Но суть в том, что наши губы вновь слились в одно целое и медленно двигались, дразня возбужденные тела. Прильнув к его широкой груди, я не сдерживаю стон блаженства. Маркус издает гортанный рык, обхватывает мое лицо и проникает языком в мой рот, углубляя поцелуй. Как же я скучала… Поцелуй непонятный: он одновременно значит много и ничего. Мы попрощались и должны смириться, но почему же так приятно целовать его? Почему все тело льнет к Маркусу? Чем мне не угодил Кайл?
Кайл…
Если мы зайдем дальше, Маркус вновь будет винить себя. Довольно ему одному чувствовать себя предателем. Я не позволю ему отдуваться за нас обоих перед его совестью. Как бы наша связь не казалась правильной моему сердце, его разум не принимает ее. Пусть я эгоистка, готовая причинить боль другу, мне плевать. Мне, не Маркусу. Я отрываюсь от его губ и вглядываюсь в лицо самого прекрасного мужчины. Смятение и возбуждение. Скоро это пройдет, и Маркус поймет, зачем я это сделала и предала свои чувства. Отхожу на шатающихся ногах назад, а затем и выбегаю из кабинета. Мне снова больно. Прекратится ли это когда-нибудь?
Мередит
Полиция сдалась. Расследование зашло в тупик, и просвета не видно. Мы все уперлись в толстую и высокую стену. Преступник отлично справился и подчистил следы за собой. Получается, что в Нью-Йорке меня могут снова подкараулить. Чудесно. На следующий раз я могу лишиться не телефона, а жизни. Не знаю почему, но я не боюсь. Если так суждено, то что поделать? Однако Маркус и Кайл со мной не согласились. Их реакция на новости от детектива была довольно… бурной. Кайл закидал полицейских кучей вопросов и пытался предложить им варианты для продолжения расследования, а Маркус просто сквернословил, мешая полицию с грязью. Громко и так грубо, что мои уши чуть не завяли. Почему-то мне кажется, что дело не только в моей безопасности. Я до сих пор не знаю, о чем говорил незнакомец с Маркусом. Зато я помню его напуганное лицо в день возвращения после похорон.
Когда полиция покидает дом, мужчины Монтгомери продолжают свои споры. Сидя в кабинете, я только и делаю, что думаю о голосе того незнакомца. Есть ли шанс, что я его знаю? У него не было никакого примечательного акцента, а его лица я не видела. В отличие от Маркуса и Кайла я быстро бросила все мысли о преступнике и начала злиться из-за их гиперопеки.
— Черт, он же не убил меня, — выпаливаю я, прикрыв глаза. — Заткнитесь уже ради всего святого.
Ворчания стихают, и две пары глаз уставляются на меня. Кабинет Маркуса и так небольшой, а под взглядами он становится крошечным. Открываю глаза и осматриваю мужчин. Разъяренный Маркус сидит на своем кресле и испепеляет меня взглядом, а лицо Кайла вытягивается, и парень, качая головой, шокировано произносит:
— Не верю, что ты это сказала. Папа не сказал, что этот человек знает все наши тайны? Он говорил…
— Кайл, хватит, — останавливает парня Маркус. — Выйди и погуляй. Ты на взводе.
Маркус, не отрываясь, смотрит на меня. Голубые глаза на мгновенье кажутся черными из-за немой ярости. Честно? Он меня пугает, и я съеживаюсь. Кайл переводит взгляд на меня, и я, кивнув, говорю:
— Маркус прав. Ты не в себе.
Кайл проводит ладонью по своему ежику, поджимает губы, но все же уходит. В кабинете наступает тишина. Маркус хочет что-то сказать, однако почему-то молчит. Я разворачиваюсь к нему лицом и спрашиваю:
— Какие тайны ему известны?
Маркус ничуть не меняется в лице. Он будто превратился в каменную статую. Идеальный гнев. Поднимаюсь, подхожу к нему и накрываю его ладонь своей. Это был порыв. Так ведь поддерживают близких? Конечно, я хочу большего, чем легкое прикосновение к его огромной руке. Мечтаю хотя бы обнять его. Маркус так волнуется, что я даже не могу думать о себе или своей жизни. Я никогда не получала столько физических травм, а после знакомства с Маркусом то огонь, то вода, то еще что-то. И мне плевать на себя, а на него — нет. Маркус пересиливает себя и берет мою ладонь, сплетая наши пальцы. Милый, простой и очень непривычный жест. На секунду я представила нашу жизнь без сложностей и скелетов в шкафу… и на кладбище. Мы могли бы гулять по набережной, держась за руки, как сейчас, ходить на бранчи в любимую кофейню в Нью-Йорке. Хотя нет, мы бы не жили там. Мы бы поселились где-нибудь рядом с морем, но и часто возвращались бы в Джексон, чтобы не видеть серость и холод.
— Он знает о нас, Мер, — шепчет Маркус.
Делаю
