Его слова не были лишены истины, это могло меня разозлить – чисто из врожденного чувства противоречия, – но не разозлило. Сил на такое не хватило. Или я уже дошла до кондиции, чтобы по крупицам признавать правду.
– Так уж я привыкла, – пожала плечами я.
И на чистом упрямстве двинулась к входной двери. Каждый шаг давался мне с трудом: видимо, укол переставал действовать.
Дубравин придержал меня за плечи.
– Я никуда тебя не отпущу, – сказал бывший. – Ты остаешься здесь. Со мной. И никакие возражения не принимаются.
Его категоричность сейчас почему-то отдавалась теплом у меня в груди. Я даже поймала себя на мысли, что тактика «на плечо и в пещеру» мне неожиданно нравится. Наверное, все же горячка гораздо серьезнее влияла на мою рациональность, чем мне сразу казалось.
– Не боишься, что я заражу твоего сына?
Кеша обернулся на мальчика.
– Дом большой, вы даже встречаться не будете. Я позабочусь, – решил он. – Матвей, иди к себе.
Его сын ничего не сказал, лишь полоснул по мне глазами, развернулся и поднялся вверх по лестнице, а мне почему-то только хуже сделалось. В груди что-то заворочалось, заболело. То ли все понимающий взгляд мальчика так на меня подействовал, то ли температура стремительно поднималась.
Сил на активное сопротивление Дубравину у меня не осталось, поэтому я капитулировала под его напором.
Бывший муж помог мне расположиться в гостевой спальне. Потом я позвонила маме и предупредила о своем состоянии, чтобы они не переживали зря. А дальше… дальше реальность превратилась в настоящий хаос. Я то выныривала на поверхность из липкой ловушки, то опять проваливалась в горячку, как в обжигающую бездну.
И каждый раз, когда я открывала глаза, рядом был Дубравин.
Я чувствовала его прохладные ладони на своей коже, слышала успокаивающий голос, но не могла понять, брежу или нет.
– Уйди, – отворачивалась от него я и тут же цеплялась. – Нет, не уходи. Не отпускай меня.
– Я больше никогда тебя не отпущу, Васенька, – оседало его дыхание на моей шее.
– Обещаешь? – льнула к нему я в поисках прохлады и спокойствия.
– Я умею учиться на собственных ошибках.
Это была сложная ночь.
Ночь борьбы с заразой, которая пыталась захватить власть в моем организме.
Ночь странных откровений.
Ночь забвения, где смешались реальность и вымысел.
Пробуждение оказалось тяжелым, встретило меня резью в глазах, пустыней во рту и чугунной головой. Я простонала и осторожно пошевелила руками-ногами. Тело было ватным, с трудом, но слушалось. А вот в мыслях царила пустота, лишь обрывки неясных воспоминаний вспыхивали, окуная меня в океан растерянности.
Как только глаза привыкли к свету, я разглядела Матвея. Мальчик стоял недалеко от моей кровати и не сводил с меня пристального взгляда.
– Ты что здесь делаешь? – прохрипела я.
Он ничего не ответил. Лишь смотрел, и мне от этого становилось серьезно не по себе.
– Уходи, я заразная, – привела я новый аргумент, чтобы остаться в одиночестве. – Ты же не хочешь заболеть, правда?
– Я вам не нравлюсь, – вдруг выдал сын Дубравина. – Почему?
«Вот так – не в бровь, а в глаз, – опешила я. – Устами младенца, ага, Вася.
Матвей не приближался. Из-за его нервных движений пальцами у меня создалось впечатление, что мальчику в моем присутствии неудобно, но и уходить он отчего-то не спешил.
– С чего ты взял? – прохрипела я, надеясь, что мне хотя бы удалось сохранить спокойное выражение лица.
– Вижу, – просто ответил мальчик.
Больше он ничего не сказал, но больше-то и не требовалось. Вся его поза, взгляд оказались красноречивее сотни слов и били точно в цель. В мое сердце.
– Ты ошибаешься.
Матвей продолжал буравить меня глазами, точно прямиком в душу заглядывал.
Внезапно мне стало так стыдно за собственные эмоции, которые пока не получалось контролировать, что захотелось спрятаться под одеяло. Наедине с сыном Дубравина это я сейчас скорее чувствовала себя растерянным ребенком, мальчик же выглядел донельзя спокойным и уверенным.
– Это не так, – сказала я после короткой паузы.
Матвей никак на это не отреагировал и, что-то подсказывало мне, даже не поверил.
Да и я сама себе не особо верила. С одной стороны, я прекрасно осознавала, что не имею права испытывать неприязнь к невинному ребенку, а с другой… Каждый раз, когда я видела этого мальчика, то вспоминала о предательстве мужа. Бывшего мужа.
Получалось, что теперь я вынуждена была вновь проживать все то, от чего так долго и старательно бежала. От собственного бессилия во мне бушевала злость, которая искала выхода. Не знаю, как Матвей за столь короткий срок нашего с ним знакомства смог это уловить, но он попал в яблочко.
– Я не на тебя злюсь, а на твоего отца, – вдруг призналась я.
– Почему?
Руся тоже была мастером неудобных вопросов, но с ней я хотя бы понимала, в какую сторону двигаться, а с Матвеем чувствовала себя словно ежик в тумане. Больной, уставший от простуды и жизненных беспорядков ежик.
– Это долгая история. – Рассказывать которую ему мне совершенно не хотелось.
Мальчик подошел к окну. Я следила за его точеным профилем и удивлялась, как такой красивый ребенок может быть настолько грустным. От беззаботного детства в Матвее, казалось мне, не было и следа.
Создавалось такое впечатление, будто в юное тело поместили очень взрослую душу.
– Он хранит ваши фотографии, – через какое-то время сказал мне мальчик. – Я вас сразу узнал.
– Что? – не поняла я.
– Вы красивая.
– Что ты здесь делаешь? – Дубравин появился неожиданно, от его голоса я даже подпрыгнула. – Я же просил не мешать Василисе.
– Он не мешал, – почему-то вступилась за парня я. – Только бы не заболел…
– У него крепкое здоровье, – хмуро выдал мужчина. – Иди к себе, Матвей. И подожди меня там, тебя ждет серьезный разговор. Обсудим твое поведение.
Удивительно, но мальчик его сразу послушал и ушел, даже не взглянув в нашу с Дубравиным в сторону.
– Не слишком ли ты строго с ним? – побеспокоилась я.
– Нет, он знает, что договор нарушать нельзя, – сказал мой бывший. – Как ты себя чувствуешь?
– Как больная, простуженная старая женщина. Разве не видно?
Дубравин хмыкнул.
– Если шутишь, то уже идешь на поправку. Надеюсь, Матвей не слишком тебя напряг. Я даже и подумать не мог, что его сюда потянет.
– У детей в крови любопытство, – пожала плечами я. – Ты до сих пор этого не выучил?
– Матвей не такой, как все дети, – потер глаза Дубравин. Мужчина выглядел уставшим.
Видимо, не у одной меня выдалась та еще ночка.
– Да, каждый ребенок для родителя особенный, – кивнула я, поддерживая этот странный разговор чисто ради вежливости.
– Нет, ты не понимаешь, – покачал головой мой бывший муж. – Матвей – аутист.
– О…
– Он родился таким.
– Мне… жаль? – Я совершенно не понимала, как реагировать в такой ситуации. – Но он как-то не похож на аутиста.
– Не бьется в припадке вблизи от людей, не содержится в специальной закрытой школе и даже умный? – скривился Дубравин.
У меня дыхание перехватило от реакции мужчины. Я оказалась совершенно не готова к его яростной словесной атаке и… растерялась.
– Я ничего такого не имела в виду…
– Я знаю, – сжал переносицу Дубравин. – Прости, я просто привык, что к таким детям относятся с предубеждением.
На это мне было нечего сказать. Наше общество давно называлось цивилизованным, но в некоторых вещах оно по-прежнему отличалось варварской жестокостью и дремучестью.
– Чтобы Матвей почти не отличался от обычных детей, нам с ним пришлось пройти долгий путь, – через какое-то время выдал Дубравин.
– Расскажешь?
Между нами с Кешей были годы разлуки, некрасивое расставание, боль от предательства, метры физического расстояния, но именно сейчас он казался мне близок и понятен как никогда.
– Когда-нибудь обязательно, – пообещал он. – А пока тебе нужно лечиться и набираться сил.
