Александровна спрашивает:
— Скажи пожалуйста, ты поддерживаешь связь с Денисом?
Не знаю, чего ожидала, увидев ее здесь. Я не успела подумать от том, что ей может быть нужно, а теперь, когда понимаю…
— С ним сейчас сложно поддерживать связь, — говорю расплывчато, но это моя, черт возьми, главная боль!
— Он тебе звонил? — смотрит выжидательно.
Я понятия не имела, знает ли его семья о том, где он находится, но теперь мне становится ясно, что нет. Кажется, я единственный человек, который владеет хоть какой-то информацией о нем, хоть ее и чертовски мало.
— Да, — отвечаю на ее вопрос.
— Где он находится? Как у него дела? — пальцами левой руки она крутит свое обручальное кольцо.
Он не давал никаких указаний, но я вдруг решаю, что ничего не должна этой женщине. Я снова чувствую себя мелочной дрянью, ну и плевать!
Изобразив вежливую улыбку, говорю:
— Если он захочет поделиться с вами информацией, обязательно сделает это. Если передаст вам привет, я обязательно сообщу.
Ее лицо — застывшая маска. Мысленно я решаю, что мой ответ вполне потянет на воображаемый средний палец.
— М-да… — бормочет. — Я была уверена, что мы сможем найти общий язык.
— По-моему, вы с первого взгляда решили, что не сможем, — даю понять, что любые попытки запудрить мне мозги не сработают.
Она отправила его к черту на кулички…
И теперь мне кажется, что она сделала это только для того, чтобы избавиться от МЕНЯ!
— Человеку свойственно менять свое мнение.
Это предложение не кажется мне заманчивым. Сама я поменять о ней мнение никогда не смогу. Я не хочу вступать с ней в конфликты. Не хочу видеть ее в своем доме. Я не вправе учить ее жизни или еще чему-то, кажется, главный урок ей уже преподнес ее сын, раз она понятия не имеет где он и что с ним. От отчаяния пришла ко мне!
— Мне нужно идти, — смотрю в потолок. — Вы что-то еще хотели?
Она молчит. Я тоже молчу. Когда скрипит стул, перевожу на нее упрямый взгляд.
— Надеюсь, с возрастом у тебя прибавится рассудительности, — встает.
Она высокая. Сильно выше меня или моей мамы. Я чувствую себя маленькой, но моя злость сильнее этого.
Мне хочется посоветовать ей засунуть свои советы куда подальше! Но за стеной находится моя мама, и она никогда не простит мне такое поведение по отношению к старшему.
— Всего доброго, — развернувшись, выхожу в коридор и скрываюсь в нашей с Васькой комнате.
Кусая большой палец на руке, топчусь на месте, слушая шаги и возню за дверью, пока Людмила Фролова одевается там, сопровождаемая моей матерью.
Я не знаю, правильно ли поступила, но назад не поверну.
Собственно, я ничего такого и не сделала.
Я не знаю, где он!
Он и сам этого не знает.
Его военная часть находится в горах — это все, что он знает, потому что она засекреченная. Это специальные разведвойска, в которые он сам не знает, как попал. Он действительно попал туда случайно. Он и еще один парень из нашего города.
Он позвонил один раз три недели назад с неопределенного номера, и у него была минута.
Одна минута за три месяца!
Я пишу ему каждую неделю. Отправляю в мессенджер последние новости, свои фотографии. Последний раз я видела его в тот день, когда он сел в поезд на городском вокзале в компании еще двух тысяч парней. На нем была военная форма и рюкзак на плече, что делало его одним из тысячи. Смешивало с толпой. Его провожала только я, больше он никого не предупреждал. А через четыре дня его телефон пропал из сети и с тех пор больше не появлялся.
Я не находила себе места, психовала и ненавидела весь мир.
Стянув с себя толстовку, швыряю ее на кровать, собираясь отправиться в душ. Теперь по вечерам я занимаюсь освоением проектировочной программы для дизайнеров интерьеров. Еще я прохожу онлайн-курсы дизайна и скоро начну набрасывать план дизайна для Анькиного дома от руки…
— Карина… — мама тихо приоткрывает дверь. — Все нормально?
— Да… — стягивая с себя джинсы, чувствую, как к горлу подкатывает ком.
Он позвонил один раз за три месяца. Может, он больше вообще не позвонит…
Три месяца спустя
Карина
Снег засыпает лицо, и мне приходится прятать его под шарфом до самого носа. Сегодня мне пришлось впервые за миллион лет прокатиться на автобусе, потому что у моей машины отвалился глушитель.
Вместе со мной в лифт заходит мужчина с живой елкой в мой полный рост, но в лифты анькиного жилого комплекса могла бы поместиться мужская баскетбольная команда, поэтому мы с попутчиком друг другу не мешаем.
Еловый запах щекочет мой нос.
Сегодня тридцать первое декабря, но я не уверена, что дотяну до полуночи. После вчерашней смены в Музкафе у меня слипаются глаза. В Новогоднюю ночь чаевые будут космические, но я все равно отказалась, потому что хочу отдохнуть.
— Привет, — Дубцов открывает мне дверь и отходит к шкафу, из которого достает свою куртку. — Ань! — кричит, посмотрев на широкий коридор.
Она появляется из-за угла с их сыном на руках. Ему три месяца, и он очень много плачет, но сегодня у него, кажется, выходной.
Данила Кириллович Дубцов.
Вращая глазенками, сосет смесь из бутылочки. На его маленькой головке темные волосики. Прямые темные брови тоже достались от отца. Рыжая Анькина грива прошла мимо кассы. Сейчас ее волосы собраны на макушке, и для матери трехмесячного ребенка, с которым ни она, ни Кир поначалу толком не знали, что делать, сестра выглядит вполне прилично. На ней всего навсего шелковая синяя пижама. И это в пять вечера.
— Тебе чего-нибудь привезти? — Кир заглядывает в лицо ребенку, потом смотрит на Аню.
— Креветки, — говорит она ему.
Иногда мне кажется, что они общаются без слов. Например, как сейчас. Смотрят друг на друга, будто обмениваясь телепатическими сигналами.
— И все? — спрашивает он.
— Угу, — отвечает Анька.
Протянув руку, обнимает ее шею и, сгорбившись, касается губами ее губ.
Чувствуя секундный укол под ребрами, суетливо принимаюсь раздеваться. Снимаю пуховик, шапку и угги, бросая на себя мимолетный взгляд в зеркало. За последние полгода я потеряла пять килограмм веса. Все благодаря моей работе в Музкафе. Это
