Увезу. Запру и покажу, сколько и как я переменял баб за последний гребаный месяц, когда все тело уже взрывается от, сука, недотраха.
– Ты что творишь?! – визжит Кати, ощутимо припечатывая кулаком по спине. – Поставь меня на место, животное!
– Никчемную, говоришь, и ничего не стоящую? – обхватываю болтающиеся на плече ноги брюнеточки и ставлю перед открытой дверью машины. – Садись.
– Пусти меня, – пытается проскочить мимо меня Кати, но я упираю руку и прижимаю ее к нагретому за день металлу джипа.
– Катя?! Что тут происходит? – слышу где-то за спиной голос ее мерзкого Ромки, сжимая ладони в кулаки и уже готовясь дать тому в рожу.
– Макс! – Таша все-таки выбежала за нами. – Прекрати сейчас же!
– Сядь в машину, Катерина, – рычу на присмиревшую девушку, нависая над ее миниатюрной фигуркой скалой и чувствую, как ее пальчики сжимаются, вцепляясь в мой пиджак, как в спасательный круг. – Мы уедем и поговорим, как два взрослых и адекватных человека. – Скулы сводит, а в висках долбят барабаны.
– Я никуда не поеду, – шепчет она и… жмурится. Только сейчас, болван, замечаю, как испуганно она трясется. Побледнела и жмется к машине, как котенок. Это отрезвляет. Баран Гаевский!
Я ее напугал.
– Кати, детка…
– Тебя ждут и меня ждут. Уйди с моего пути… – прикусывает губу. – Уйди, Макс, прошу…
– Ушел! – ору, отшатываясь от нее, ероша пятерней волосы. – Ушел, – рычу, сжимая зубы, и смотрю в увлажнившиеся от подступающих слез глаза любимой. – Ты сказала, что есть чувства к этому мудак, и я ушел. Сказала, что собралась замуж, выбрала его, хорошо, я отступил! – Качаю головой в попытке сбросить с себя наваждения и отвожу взгляд. – Так что ты не имеешь права обвинять меня в чем-либо, слышишь? – хватаю двумя пальцами за подбородок, заставляя посмотреть на меня. – Я всё это время горю. Ясно? Схожу с ума. Но не лезу. Я был для тебя никем, таким и останусь, но не смей обвинять меня в том, чего я не делал.
Я вижу слезу, скупую, катящуюся по ее раскрасневшейся щеке, и меня словно бьют и бьют. Боль адская, и она везде. Внутри, снаружи, но больше всего досталось сердцу, которое в один момент, похоже, просто остановится, прекратит свой бег.
– Макс… – то ли всхлип, то ли стон, но я отступаю.
– Таша – моя сестра, – морщусь и даю себе всего пару секунд, чтобы бросить последний взгляд на Кати, а затем со злостью захлопываю дверь и обхожу машину. Кидаю взгляд на бледную, как смерть, сестренку и уезжаю.
Подальше от нее. От всех них.
Сколько еду и куда, не помню. Дорогу едва вижу сквозь пелену тумана в глазах. В голове она. В сердце она и перед глазами тоже она! Сука-любовь – как то сказала мне Кати – жестоко, но правда. Она не выбирает, кого бить, и терзает хлеще, чем на ринге.
Когда выруливаю из города на загородную трассу, внутри все ревет и клокочет. Злость, обида, боль, отчаянье и страх. Я впервые в жизни понимаю, что чувствую себя одиноко. В многомиллионном, мать его, городе я один! Все потому что вместо сердца в груди теперь огромная дыра. Зачем я потащился на этот вечер? Какого черта повелся на уговоры Таши, не понимаю! Только лишний раз жизнь напомнила мне, в каком я живу дерьме без нее. А самое ужасное, что я не понимаю Кати. Искренне не понимаю ее чувств и эмоций. Она вроде со мной и ко мне, вижу же, что тянет со страшной силой, но чуть малейшее “дуновение”, и она улетает, как то гребаное перо на ее теле. Легкость… усмехаюсь и машу головой. А мне, похоже, надо было кандалы на ногах набить.
На чистом автомате приезжаю на знакомую загородную базу и понимаю, что оказался на своем любимом месте на берегу, только когда останавливаю машину почти у самой воды. Мобильный подсвечивается. СМС от Таши:
"Ты где?"
Первая мысль была проигнорировать, но все же, зная сестру – будет волноваться и поднимет на уши полстолицы – отвечаю:
"На своем месте"
Быстро набираю СМС и вырубаю телефон. Таша поймет. Она знает меня очень хорошо и всегда была чуть ли не единственным человеком в этой жизни, поддерживающим во всем.
Выхожу в вечернюю прохладу, вдыхая полной грудью и запуская пятерню в волосы. Вокруг никого. Тишина и только слабые волны накатывают на берег. Так тихо и безмятежно в противовес тому, что творится у меня внутри: желанию рвать и метать. Но я вымещаю эту злость, крепко сжимая челюсти и выпуская грудной рык. Сбрасываю пиджак и бреду вдоль берега озера. В голове бардак, и мысли табунами скачут туда-сюда. Кровь пульсирует в висках. Состояние донельзя паршивое, и в итоге усаживаюсь прямо на валун у самой кромки воды и прикрываю глаза, потирая переносицу. Тупик… это тупик моей жизни.
Не представляю, сколько я просидел вот так, потеряв счет времени, и очнулся только, когда услышал шелест шин по камням и рычание мотора. А затем хлопок дверью и легкие шаги.
– Не думал, что ты так быстро, – говорю, не оборачиваясь.
– Прошло уже почти два часа, Макс.
– Не нужно было приезжать, Таш. Выставка, – бросаю взгляд через плечо на устроившуюся по соседству блондиночку. И себе подпортил настроение, и сестренке сорвал дебют в мире большой фотографии. Мудак, Гаевский.
– Я волновалась, – чувствую, как легко сжимает плечо сестренка, подбадривая. – Да и я никогда не была любительницей большого внимания к своей персоне. – Легкая улыбка, в ответ на которую я не могу не улыбнуться, как бы гадко ни было на душе.
Между нами устанавливается тишина. Каждый думает о своем. Удивительно, но за всю мою жизнь у меня было только две женщины, с которыми было комфортно даже просто молчать: Таша и Кати. Они похожи. Очень. У сестры такой же упрямый характер, сочетающейся с легкой неуверенностью в себе. Правда, эмоций чуть меньше, и во главе всего идет расчет.
– Макс, что происходит? – наконец-то перебивает завывание ветра сестричка.
– А что происходит?
– Ты последние недели сам не свой. Я после своего возвращения из командировки не узнаю тебя. Вижу же, как тебя ломает… – с каждым словом все тише и тише, – тогда, в начале лета, когда мы сделали это фото, вы были счастливы в обществе друг друга. Что произошло между вами?
– Забудь, Таш.
Но сестра не была бы крови Гаевских, если бы не перла, как танк.
– Макс, ты ее любишь? Я ведь вижу, что
