— Я понимаю.
Жуй, жуй, жуй, глотай. Получай новую закуску от Тобиаса. Жуй, жуй, жуй, глотай. Получай новую закуску от Мики. И так далее, и тому подобное, и снова. К пятому и последнему парню, который меня кормит, папа действительно начинает стискивать зубы. Я знала, что наш предыдущий семейный момент не продлится долго.
— Что, если из-за этого соглашения возникнут юридические проблемы? Что касается опеки над детьми, имуществом, совместного проживания и тому подобного?
— Они все Богатенькие Ричи, папа, — я ерошу пальцами свои вьющиеся волосы и на минуту закрываю глаза. — Их не волнуют дома и всё такое прочее. Они пойдут и купят новые. Что касается опеки над детьми после нашего развода… Может быть, сначала мы хотя бы разберёмся с браком? У нормальных пар тоже есть проблемы с опекой. Это не значит, что нам нужно идти по всем возможным жизненным путям. — Я снова открываю глаза, и папа наконец-то… неохотно… смягчается.
Несколько минут мы едим вместе в тишине, слышен только рёв огня.
Почему папа должен был приехать на день раньше всех остальных? Просто чтобы помучить меня? Да. Звучит правдиво.
— Богатенькие Ричи? — спрашивает Спенсер, поглядывая на меня. Я чувствую, как моё лицо вспыхивает, и бросаю на папу предупреждающий взгляд. К сожалению, он любит травмировать меня и разрушать мою жизнь, поэтому он погружается в эту тему.
— О, так Чак обычно называла богатые семьи благотворителей, которые приходили на университетские мероприятия по сбору средств. В детстве она была абсолютно одержима тем ужасным фильмом 1994 года «Богатенький Ричи» и смотрела эту ужасную штуку на повторе.
— Спасибо, папа, за этот очаровательный анекдот, — моя бровь дёргается, доказывая, что у нас с Арчибальдом одинаковый тик. Как мило. У этого человека сильная ДНК. — Почему бы тебе не вспомнить все постыдные истории, которые ты знаешь обо мне, и не угостить нас ими?
— Я имею в виду… — папа хрипло смеётся, допивая виски, когда я приподнимаю бровь. Он протягивает его, чтобы выпить ещё, и Черч — ангел, какой он есть, — бросает на меня лукавый взгляд и подмигивает, прежде чем налить вторую изрядную порцию. Она, по меньшей мере, втрое больше. — Этот фильм, должно быть, один из худших фильмов, которыми Шарлотта была одержима в детстве. — Здесь он делает паузу, чтобы переложить стакан из одной руки в другую, прежде чем отметить несколько унизительных фильмов, которые и близко не отражают мою личность. — «Двое: Я и Моя тень» — с теми близняшками Олсен, — папа фыркает и качает головой. — Может быть, именно потому у неё начались отношения с близнецами? — парни МакКарти хихикают и фыркают на это, а я бросаю в сторону Тобиаса оставшийся кусочек груши. Не-а. Результат тот же: он ловит его ртом. — Она любила «Крепкий орешек» — с ним её познакомила мать. Я бы никогда не позволил ей смотреть такое. Каждое чёртово Рождество нам приходилось смотреть этот фильм. «Храбрая сердцем» хотя бы был, по крайней мере, терпимым для меня.
— Ты можешь остановиться? — шепчу я, умоляюще отодвигаясь на край дивана. Папа допивает свой напиток в рекордно короткие сроки и жестом просит ещё. — Ты собираешься напиться сегодня вечером, да?
— Мой зять предлагает мне виски «Маккаллан» тридцатилетней выдержки, который стоит больше пяти тысяч за бутылку. Конечно, я собираюсь выпить её до дна. Подливай на здоровье, сынок.
— Да, отец, — бормочет Черч, и, хотя мой папа настороженно смотрит на него, он ничего не говорит. — Я рад предоставить вам авиабилеты и проживание в любое время, когда вы захотите приехать, чтобы увидеть Шарлотту. В любое время, днём или ночью. Всё, что вам нужно сделать, это написать мне.
— Жополиз, — бормочет Спенсер себе под нос, и пристальный взгляд моего отца устремляется на него.
— Не начинайте с такого отношения, мистер Харгроув. Не думайте, что я забыл, что вы торговали травкой в моём кампусе, — папа усмехается, и у Спенсера открывается рот.
— Как он может всё ещё казаться директором, когда мы наконец-то свободны от его тирании? — шепчет Мика с ошеломлённым смешком.
— Это его особая сила, — бормочу я в ответ, хватая финик, завёрнутый в бекон, и запихивая его в рот.
— Хотите, я расскажу вам о том времени, когда Шарлотта решила, что собирается стать поп-звездой? — мой отец весь трясётся от смеха, на глаза наворачиваются слёзы. Его бровь больше не дёргается, но моя практически дрожит.
— Папа, — это сквозь стиснутые зубы. — Не начинай.
— Мы ходили на восемь прослушиваний, и она провалила их все, — папа делает ещё один глоток из стакана, когда все парни поворачиваются, чтобы посмотреть на меня.
— Но ты не умеешь петь, — начинает Мика, и Тобиас заканчивает за него.
— И не умеешь танцевать. Сопровождая это заявление, он бросает на меня извиняющийся взгляд, но меня так всё это раздражает, что я встаю, чтобы уйти.
— Если ты так любишь истории, почему бы тебе не рассказать парням о том времени, когда ты был убеждён, что обнаружил редкую монету в антикварном магазине. Он отвёз её в три разных места, чтобы её оценили. Последний парень швырнул её ему в лицо и сказал, что это даже не монета, а просто круглый кусок металла с отпечатанным на нем дерьмом — и что он ничего не стоит.
— Эта ночь не обо мне, Шарлотта. Она о тебе, — папа продолжает пить, и истории льются из его уст водопадом, потоки чепухи наполняют комнату, которую парни впитывают, как самый лучший алкоголь.
— Я ненавижу свою жизнь, — бормочу я потом, рывком открывая верхний ящик нового комода. Он заполнен совершенно новыми пижамами, которые, знаете ли, классные, при условии, что парни не трогают мои любимые спортивные штаны, забрызганные краской.
— Не очень приятно такое говорить, — Рейнджер материализуется из воздуха позади меня, и я резко оборачиваюсь, чтобы увидеть, что он стоит слишком близко. — Твой папа вырубился на моей кровати, — он говорит это со своей обычной грубостью, скрестив руки на груди, мускулистый, покрытый чернилами и… восхитительный. Он приподнимает бровь, когда я заканчиваю пялиться (и, вероятно, пускать слюни) гораздо дольше, чем любой человек назвал бы «нормальным».
Я прочищаю горло, держа в руке случайную пижамный топик. Взгляд Рейнджера опускается с моего лица на предмет одежды, а затем по его губам расползается мрачная похотливая ухмылка.
— Мы немного задержались, чуть дольше, чем следовало бы. Я предлагаю переночевать здесь сегодня.
— В каких кроватях? — спрашиваю я, указывая на большое пустое пространство, куда грузчики должны были поставить изготовленную на заказ чудовищную кровать в день свадьбы. Они и не подозревают, что мы уже окрестили её. Я изо всех сил стараюсь не фыркнуть, но это всё равно происходит.
— Как насчёт… — Рейнджер протягивает руку, выпутывая топ из моих пальцев и держа его перед моим лицом. Мне требуется примерно три моргания, чтобы понять, что это кружевная вещица. Что-то вроде нижнего белья. Он отводит его назад, за пределы моей досягаемости, когда я пытаюсь схватить его. — Пойдём испечём со мной. А потом мы сможем поспать на диване.
— Вместе? — спрашиваю я, и он небрежно пожимает плечами, отворачивается и выходит в коридор. Выругавшись, я следую за ним и обнаруживаю, что парни расселись веером у кухонного островка. Кружевное изделие лежит перед ними. На самом деле, они передают его по цепочке и изучают.
— Кружевное бюстье Кокетка от «Нейман Маркус», — Черч улыбается, передавая его близнецам, которые слишком долго ласкают его, прежде чем отдать Спенсеру. Раздражённо фыркнув, он засовывает его в карман своего расстёгнутого свитера.
Когда я захожу на кухню, то вижу, что под ним ничего нет.
Гребаный ад.
Я почти задыхаюсь от нахлынувшего желания, когда свитер сползает с одного плеча и обнажает его сосок.
Они все поворачиваются, чтобы посмотреть на меня, и я вижу, что модный виски теперь распространяется среди парней.
