Я собираюсь написать книгу, я не хотел этого делать, но исследование должно быть занимательным. Может быть, я и не буду писать книгу, а просто продолжу свои изыскания. Элфрида Салливен сказала, что мир стонет от окончательной экономизации истории Романской Британии и почему бы мне не заняться этим. Мне в каком-то смысле нравится Элфрида. Она очень изысканна. Но я думаю, что она лесбиянка.
Твой друг С. Фоксуорс».— Вики, дорогая, — говорила моя кузина Лори, — ты ужасно выглядишь. Что случилось?
Я посмотрела на нее и вспомнила Скотта. Между ними не было ярко выраженного сходства, но сейчас я ясно увидела те общие черты, которые они унаследовали от своего отца. Казалось, в Лори не было ничего от тети Эмили. Она была красивой, сексуальной, гибкой, и ее кожу покрывал великолепный калифорнийский загар. Ее жизнь всегда была хорошо спланированной, причем она не прилагала к этому особых усилий. Ее дети были чудными: привлекательными, чистенькими и вежливыми: ее муж, который теперь служил во Вьетнаме, всегда боготворил ее. Дела благотворительных организаций и организаций по правам женщин велись ею с особым чутьем и осторожностью. Жизнь баловала Лори, и она знала об этом. Ее отношение ко мне постепенно переросло из критического в покровительственное. Я же ненавидела ее.
— Все хорошо, — сказала я, — просто замечательно.
— Тебе не следует пить столько мартини, — это вмешалась сестра Лори Рози, которая с каждым днем становилась все больше похожей на тетю Эмили. Роза была преуспевающим педагогом в хорошем среднезападном пансионе для девочек. Все ее ученицы непременно получали стипендии в лучших колледжах. Сейчас она смотрела на меня так, будто стремилась отдать мне все свое христианское сожаление и милосердие. Очень хотелось ударить ее.
— Заткнись, — огрызнулась я. — Я пью сколько хочу. А почему бы вам тоже изредка не пропускать по стаканчику? Это бы вам не помешало.
— Успокойся, дорогая. — Лори пустила в ход свое обаяние. — Не надо ссор в Рождество. Лично мне не нравится мартини, ужасный у него вкус. Я предпочитаю «Кремдемент», обожаю ментоловый привкус! Но я не могу понять людей, которые пьют каждый день. Жизнь так прекрасна и удивительна, зачем превращать ее в кошмар, в пустоту? Это странно, но, конечно, если ты несчастен или… Вики, извини, что перехожу на личности, но не кажется ли тебе, что лучше всего в своем случае заняться чем-нибудь творческим, не обязательно благотворительностью, благотворительность в больших количествах это черт знает что… О, извини, Рози! — Но есть многое другое, чем ты можешь заняться в Нью-Йорке. Например, можно Пройти курс искусства икебана.
— Лори, если мне захочется узнать твое мнение о том, как мне лучше жить, я спрошу тебя об этом. Сейчас я не нуждаюсь в твоих советах.
— Ну что ж, я хотела помочь тебе!
— Мы все очень обеспокоены твоим состоянием…
— Заткнитесь, — прикрикнула я на них и выбежала из комнаты.
— Что случилось с Вики, Корнелиус? Она кажется расстроенной более, чем обычно. Тебе не кажется, что лучше поговорить с ней? Жаль, что она не может показать себя с лучшей стороны, когда рядом дети.
— Алисия, сейчас совсем не время критиковать Вики.
— Извини. Но я считаю, что это некрасиво с ее стороны сначала разрушить жизнь моего сына, а теперь ломать собственную жизнь, делая несчастными окружающих ее людей.
— Она не разрушала счастья Себастьяна! Себастьян сам решил уйти из банковского дела, хотя я и предлагал ему восстановление, и он самостоятельно решил уехать жить в. Англию. А Вики не делает несчастными никого из окружающих! Она не делает несчастным меня! Оставьте ее в покое.
— Ш-ш, тихо, кажется, это она… здравствуй, дорогая. Как ты?
— Здравствуй, Алисия. Спасибо, хорошо. Здравствуй, папа.
— Привет.
Я выдержала паузу и вежливо добавила:
— Спасибо, что вы привели детей. Надеюсь, няне удалось справиться с ними, и проблем не было?
— Конечно, нет, дорогая.
Еще одна пауза.
— Вики, — внезапно сказал отец, — приходи ко мне после обеда. Я научу тебя играть в шахматы.
— Но, папа, я так устала… Ты сказал, шахматы? Ты ведь всегда уверял меня, что шахматы это мужская игра…
— Неужели я так говорил? Чем старше я становлюсь, тем больше удивляюсь глупостям, которыми щеголял, когда был молод. Шахматы — это удивительная игра. Она отвлекает от проблем. В нее должны играть все.
— Но я такая глупая. Мне никогда не научиться.
— Брось притворяться! Ты вовсе не какая-нибудь глупенькая блондинка! Не будь такой хилой, и не будь такой эгоистичной. Ни одно из моих лекарств не может заменить эту игру. А мне не с кем играть. Неужели ты бросишь своего бедного несчастного отца.
— Папа, ты монстр, хуже, чем Бенджамин. Он тоже всегда знает, чем подкупить. Хорошо, я постараюсь научиться. Если ты действительно считаешь, что это мой нравственный долг, не буду спорить. Но имей в виду, ты скоро поймешь, что учить меня — это пустая трата времени…
— Мама, — попросил Эрик, — ты не могла бы заставить Пола выключить этот отвратительный проигрыватель? Я не могу больше выносить этой музыки.
— Но он увлекается музыкой «Битлз»! — Глаза Саманты блестели от счастья. — Это такая замечательная группа!
— Если бы он слушал хор, «Аллилуйя Богу», я бы не стал возражать. Предупреждаю, если он не прекратит включать «Битлз», клянусь, я возьму топорик для мяса и…
— Боже, день, когда ты уедешь в свой Чоат, будет самым счастливым в моей жизни! — закричал Пол с порога комнаты. — Жду не дождусь, когда смогу избавиться от тебя!
— Не ругайтесь, не деритесь! — заплакала маленькая Кристина, — я не хочу, чтобы здесь дрались!
— Мама, — в разговор вмешался Бенджамин. — Мои белые мыши куда-то исчезли.
— Мама, пусть они не дерутся!
— Пол, поставь одну из песен Ринго. Ту, где он поет: «Дай мне денег! Вот, что мне нужно!»
— Попробуй только поставить хоть одну песню из своего идиотского репертуара…
— Нет, вовсе не Ринго, а Джон Леннон поет эту песню про деньги!
— Миссис Фоксуорс, миссис Фоксуорс, в кухне полным-полно белых мышей!
— Мама, можно мне съесть печенье?
— Миссис Фоксуорс…
— Боже, ненавижу жить взаперти в этих городских квартирах, да еще с кучкой идиотов! Мама, почему мы не можем вернуться в Вестчестер и жить там, как когда отец был жив? Мне хочется, чтобы был сад, комната, где можно дышать свободно. Где было бы место, чтобы скрыться от этих ужасных идиотов?
— Мама, повар убил мою любимую мышку!
