— Значит, уезжаешь? — спросил он.
— Поппи… Я должна сделать это. — Почему это простое заявление прозвучало как мольба?
— Объясни, зачем ты тащишь за собой Алека?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ладно, юная леди, придется объяснить тебе это. Ты моя внучка, Гвиннет, а Алек очень близкий мне человек. Что тебе делать, ты сама решаешь. Имеешь право, не спорю. Но не надо впутывать в это Алека…
— Она и не впутывала.
Услышав голос Алека, оба обернулись. В этом голосе, как всегда спокойном и ровном, сейчас прозвучали интонации, которых Гвин не слышала раньше. Алек был в темно-сером костюме в тонкую полоску, белой рубашке и консервативном полосатом галстуке. Солидный. Уверенный. Предсказуемый. И очень красивый. Неудивительно, что она так любит его.
Он подошел к Гвин и обнял ее за талию.
— Мы не ожидали вашего одобрения, Поппи, и поэтому не стали ничего говорить. Это наши отношения — мои и Гвин, — и мы сами будем разбираться в них. — Он заглянул в глаза Гвин и продолжил: — Я хочу видеть Гвин счастливой, а потому всегда буду поддерживать ее. — Он снова посмотрел на Поппи. — Разве вы не желаете ей того же?
Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга. Потом дед отвел глаза.
— Тогда… позаботься о ней. Настолько, насколько она позволит.
— Гвин сама способна о себе позаботиться, Поппи, — мягко сказал Алек и сжал в своей теплой ладони ее холодные пальцы. — Идем, нам пора.
— Подожди, Алек…
Тот озадаченно посмотрел на нее, потом его лицо прояснилось, словно он все понял.
— Не торопись, — прошептал он, коснувшись губами ее виска.
Когда шаги Алека затихли в коридоре, Гвин подошла к деду. Опустившись на колени, она взяла его за руку.
— Поппи… — Он медленно повернул голову так, что ей предстал его суровый профиль. — Я не собираюсь уезжать насовсем. Даже… даже если я перееду в Нью-Йорк, то буду приезжать домой так часто, как смогу. Чтобы увидеться с тобой, с Мэгги и с… — Комок в горле не дал ей договорить.
Дед посмотрел на нее и положил ей на голову морщинистую руку. С минуту дед и внучка сидели тихо, он лишь молча гладил ее по голове.
— Самая дурацкая прическа, какую я встречал у женщины, — сказал он, заставив ее улыбнуться. — Ты знаешь, я ждал чего-нибудь такого с того самого времени, как ты приехала к нам. Если существовал хоть один способ сделать что-то шиворот-навыворот, ты всегда выбирала именно его. И чем больше возникало проблем, тем больше это тебя подогревало. Так почему я должен удивляться, что ты делаешь то же самое со своим сердцем? — Гвин не могла говорить и молча смотрела на деда. — Когда ты наконец признаешься себе, что любишь его?
— О Поппи, — выдохнула она. — Я давным-давно знаю это.
— Да, мы с бабушкой так и думали. И предполагали, что вы оба будете отчаянно сопротивляться, пока не поймете, что от судьбы не уйти. Ты скажешь ему?
Гвин с усилием улыбнулась.
— Еще не решила.
— Если хочешь знать мое мнение — хотя наверняка не хочешь, — ему было бы интересно это узнать.
Она помолчала, потом все же отважилась сказать:
— Видишь ли, Поппи, я не уверена, что он чувствует то же самое.
— Ну это просто бред какой-то…
— Вот как, Поппи? А разве ты ведешь себя не точно так же? — Она увидела, как напряглись его плечи и подбородок. — Вы с Мэгги уже неделю обходите друг друга стороной. Почему?
Дед отвернулся.
— Не понимаю, о чем ты говоришь…
— Я тоже могу сказать тебе: это бред, Поппи. Не хочу нарушать обещание, но поскольку я не знаю, когда приеду снова… — Ангус бросил на нее вопросительный, полный надежды взгляд. Гвин поднялась на ноги, не выпуская руки деда, и проговорила: — Перефразируя слова умудренного опытом человека, адресованные мне, могу сказать, что ей тоже было бы интересно узнать.
Наклонившись, она поцеловала его в лоб, пожала крепкую жилистую руку и вышла, оставив старика в раздумьях.
После того как Алек и Гвин уехали, Ангус еще несколько минут сидел в своем кресле, размышляя. Конечно, ему не нравилось, как теперь молодые люди строят свои отношения. Но, с другой стороны, секс вне брака изобрело не это поколение, в его времена люди тоже иногда спали вместе, не имея на это благословения. Но тогда большинство из них, по крайней мере, понимали, что это плохо. А сейчас…
Он тяжело вздохнул. Что тут можно сделать? Он видит, что эти двое любят друг друга. Пусть он не одобряет их интимных отношений, но понимает: это гораздо серьезнее, чем они хотят представить. Однако оба так упрямы, что никак не могут признаться друг другу в своих чувствах.
Кстати, о чувствах. Гвин права. И если ему стоит поучиться чему-нибудь у своей внучки, так это настойчивости в достижении цели. Само ничего не придет.
Ангус уперся палкой в пол и тяжело поднялся с кресла, потом, стуча и топая, направился в кухню. Мэгги стояла у раковины спиной к нему. Несмотря на то, что его приближение нельзя было назвать бесшумным, она, видимо, не услышала, как он вошел. Тяжело опираясь на палку, Ангус наклонил голову вправо, чтобы посмотреть, чем она так занята. Ага, чистит картошку. Он подождал немного, во-первых, боясь испугать ее, а во-вторых, не зная, что сказать. В конце концов, в последний раз он получал отказ от девушки лет шестьдесят назад.
— Как насчет чашки чаю?
Мэгги не вздрогнула, не ойкнула. Просто положила нож в раковину, вытерла руки о фартук и поставила чайник. Но ничего не сказала и не взглянула на него. Ангус нахмурился.
— Что-то случилось, Мэгги?
Та достала из кармана платок и высморкалась. Потом наконец посмотрела на него. Слабая улыбка промелькнула на ее лице и погасла. Поспешно отвернувшись, Мэгги расплакалась.
Ангус был потрясен. За двадцать лет он ни разу не видел, чтобы она плакала. Плакала — вот так. Да, она прослезилась на выпускном вечере у Гвин. И после смерти Эйлин несколько раз выходила от него, прижав платок к глазам. Но по-настоящему плачущей Ангус никогда ее не видел.
Он проковылял через кухню, настолько быстро, насколько позволяла нога и эта чертова палка. Похоже, Мэгги даже не заметила, что он стоит рядом. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять за плечи, утешить. Но он не сделал этого. Не смог. Испугался. А потому вернулся к своей обычной грубоватой манере разговора.
— Что это, черт возьми, значит?
Слова прозвучали как-то не так. Мэгги обратила на него изумленный взгляд покрасневших, мокрых глаз.
— Все!
