— Все это прозвучало так, словно ты знал ее.
Он медленно повернулся к ней лицом:
— Да, я знал ее.
— Это невозожно.
Таинственная улыбка заиграла на его губах.
— Невозможно?
— Что ж, — решила вдруг подразнить его
Сара, — тогда ответь, кем она была — твоей рабой или равной тебе?
— Она была моей женой. — Сара нахмурилась:
— Но ведь она умерла, больше чем полвека назад.
— Да, — ответил он, и глаза его внезапно стали прозрачными, как зимнее небо. — В Саламанке.
Сара покачала головой. Возможно, из них двоих сошел с ума он.
— Я устала, — сказала она. — И хочу домой.
Холод вновь пронизал Сару, заставив задрожать, несмотря на то, что она сидела рядом с огнем. Она знала, что за всем этим таится что-то такое, о чем ей будет страшно узнать.
Габриель задержал дыхание и слабо вздохнул.
— Ты дома.
Теперь она была напутана окончательно. Сара порылась в памяти, пытаясь припомнить случаи, рассказывающие о том, как лучше обращаться с сумасшедшим.
— Я не болен, Сара, и ты тоже не больна. Попытайся вспомнить…
— Вспомнить, что?
— Кто ты?
— Я знаю, кто я. Чего я не знаю, так это — кто ты?
— Ты знаешь меня, Сара, и ты всегда знала меня.
— Нет, — сказала она, и слезы страха набежали ей на глаза. — Умоляю, позволь мне уйти.
— Не позволю! Я не могу вновь потерять тебя.
— Я не она. Я Сара-Джейн Джонсон. И глаза у меня карие, а не голубые. Я никогда не была ни в Англии, ни во Франции, ни в Испании.
— Ты родилась калекой, — сказал он. — Я приходил к тебе в приют. Читал тебе, баюкал тебя на руках, приподнимал за талию, и мы вальсировали по комнате. Я возил тебя в театр…
— На «Жизель»… — Она вздрогнула, когда эти слова сорвались с ее губ. У нее было такое чувство, словно кто-то потревожил ее могилу.
Габриель кивнул.
Сара уставилась на него недоверчиво и изумленно.
— Ты катал меня на своем коне. Отправил меня во Францию, в балетную школу. Ты спас меня, когда я обгорела…
Он снова кивнул, сердце его забилось си льнее, когда эти воспоминания вышли на поверхность.
— Это была я… Это меня закопали живьем в землю.
Габриель увидел ужас в ее глазах, когда она вспомнила о той ночи. Желая успокоить Сару, он шагнул, простирая к ней руки.
— Нет! — вскричала она, устраняясь от его объятий. — Ты… ты… — Она тряхнула головой, отказываясь верить. — Нет, нет, это невозможно! Все это просто дурной сон…
Руки его упали.
— Иногда мне хочется, чтобы это было сном. — Он издал глубокий дрожащий вздох. — Слово, которое ты не отваживаешься произнести, — вампир. Это правда. Именно это я и есть.
Она снова тряхнула головой. Габриель слышал гулкое биение ее сердца, запах страха, поднимающийся от ее кожи.
— Прежде ты не боялась меня, — кротко заметил он. — Однажды ты даже дала мне свою кровь.
Краска схлынула с ее щек, когда она уставилась на свое запястье.
— Я помню. — Она заставила себя произнести эти слова. — Ты был в подвале заброшенного дома и не мог выйти наружу.
Она подняла на него глаза, но он молчал, стоя с бесстрастным лицом. Сара никогда не встречала такого обреченного спокойствия в другом человеческом существе, разве только… он не принадлежал к человеческой породе.
Вампир.
Бессмертный.
Все фильмы о вампирах, которые она когда-либо видела, встали в ее памяти. «Ты будешь моей рабой или равной мне?» Но был ли у нее выбор на самом деле? Судя по кино и книжкам, он мог загипнотизировать ее, заставив делать все, что только пожелает. И теперь, оказавшись в паутине его взгляда, она поверила в это.
— Сара, я не собираюсь причинять тебе вред, — он отвернулся, пряча руки в карманах брюк. — Хотя и принес тебя сюда, чтобы провести через… заставить силой, если ты не захочешь сама
— Провести меня через что?
— Сделать тебя такой, как я. — Даже не глядя на нее, он видел ужас в ее глазах, чувствовал учащенный ритм ее сердца и волны страха, захлестывавшие ее. — Можешь не беспокоиться, — сказал он, — я изменил свое решение.
— И ты любил ее очень сильно, да?
— Да.
— Почему же ты не сделал ее вампиром?
— Она не хотела этого.
Он уставился на нее долгим гипнотизирующим взглядом, и последняя надежда оставила ее.
Но, придя в себя, Сара обнаружила, что находится дома, сидит на диване с пледом
На коленях.
— Прощай, Сара, — сказал Габриель. — Я больше не побеспокою тебя.
Она моргнула, и в следующий миг его уже не было в комнате. Казалось, его вообще никогда здесь не было.
Она продолжала сидеть, проигрывая в памяти их разговоры. Оказывается, она уже жила когда-то и знала его. Воспоминания захлестнули Сару. Морис и Антонина. Балетные спектакли в парижской Опере. Жизнь в приюте. Сестра Мария-Жозефа. Она вспомнила себя, сидящей в инвалидном кресле, и свой ужас, когда пламя ворвалось в ее комнату, Потом Габриеля, уносившего ее ночью, и страх в его глазах. Он дал ей свою кровь, спас жизнь, излечил ноги так, что она смогла ходить и танцевать.
Он любил ее до самой ее смерти…
Нет, это невозможно. Она не верила в перерождение души, не верила в вампиров. Одна мысль обо всем этом была ужасной. Но и волшебной, притягивающей.
Слишком взволновавшись, Сара уже не могла усидеть на месте и отправилась в кухню подкрепиться чашкой горячего шоколада. Воспоминания не оставляли ее, разные образы другой жизни роились в мозгу, и над всем вставал образ Габриеля. Сидящего рядом с ней, напевающего дивные старинные вальсы, баюкающего ее на своей груди.
Когда она нашла его умирающим в подвале, он умолил ее покинуть его, бежать, никогда не возвращаться…
— Габриель, мой ангел, умоляю, позволь мне помочь тебе!
— Ангел… ангел… — Он рассмеялся каким-то жутким хохотом, это походило на истерику. — Дьявол, верно, хотела ты сказать. Беги прочь от меня, моя Сара, беги, прежде чем я не навредил тебе, прежде чем ты не содрогнешься от ужаса, как Розалия…
— Я не уйду, — твердо сказала Сара и, не дожидаясь пока разыграется воображение и ее охватит испуг, пересекла разделявшее их пространство и приняла его в свои объятия. — Габриель, умоляю, скажи мне, что надо делать, — просила она.
С нечеловеческим вздохом отчаяния он по-вернулся к ней лицом.
— Уходи!
Сара уставилась на него, в его глаза, полыхавшие, как адское пламя, и поняла, что смотрит в лицо смерти.
— Что случилось с тобой? — спросила она
Дрожащим голосом, готовая в любую минуту сорваться, поддавшись страху и панике.
— Ничего не случилось со мной. Я таков, каков есть.
Он обнажил зубы, и она отпрянула назад. Даже в такой тьме можно было увидеть его клыки, острые, белые, смертельные. Дьявольский огонь бушевал в его глазах.
