Проходит долгая секунда, после чего Айдаров все же отталкивается от матраса и усаживается на край кровати, каким-то чудом прихватив и меня следом.
От резкой смены положения у меня кружится голова, и теперь я невольно цепляюсь за его шею.
— Так лучше?
Хмурюсь, привыкая к легкому головокружению и елозя на его коленях. Я уже забыла, каково это — ощущать кожей дорогую ткань его дизайнерского костюма.
Но Айдаров не позволяет сосредоточиться на этом ощущении, потому что прямо сейчас скользит костяшками по моей щеке. А я лишь растерянно моргаю и не замечаю, как сама тянусь к совершенно новой нежности.
Нежности, восставшей из пепла после разрушения.
Такой же хрупкой и прекрасной, но с отчетливым желанием запустить в меня когти, чтобы не потерять.
Еще некоторое время мы так и сидим в полном молчании. Будто сами себе даем время на передышку. Только смотрим друг на друга и чувствуем то, что дарит нам обоим это прикосновение. А потом Айдаров заправляет мои спутанные волосы за ухо и произносит серьезным тоном:
— Аль, я ведь не шучу. Я за тобой приехал.
Кусаю изнутри нижнюю губу и проклинаю себя, точнее ту часть себя, которая после стольких набитых шишек все равно рвется к нему, сдирая по пути кожу.
Немного отстраняюсь и убираю от себя его руку, а сама с трудом удерживаюсь от того, чтобы не уткнуться лицом в его грудь и не зарыдать от отчаяния.
Глаза снова начинает печь от подступающих слез.
Сама не пойму, что делаю. И что должна делать. Я не в лучшей форме для принятия решений.
Хочется сдаться всем своим чувствам, и будь уже как будет, но что-то останавливает меня. И я ненавижу это что-то. Наверное, потому, что с языка слетает то, что искажает лицо Айдарова:
— Я не поеду, Хаким. Мне нужно время все обдумать.
С минуту мы еще сидим неподвижно, а затем Хаким снова подхватывает меня на руки и возвращает нас в исходную позицию. А когда я пытаюсь оказать сопротивление, Айдаров ломает его самым простым поцелуем в шею.
— Тогда я останусь с тобой.
Глава 62
Порой самые ужасные люди оказываются самыми необходимыми… и вовсе не ужасными. Просто они кажутся такими из-за множества шрамов, пройдя по тропам которых ты и понимаешь всю суть человека и причины, почему ему пришлось стать таким. Только вот иногда нам свойственно блуждать по тупикам на пути к той самой истине.
Что мы и делали, причиняя друг другу боль.
Но этой ночью произошло два события, из-за которых как минимум Земля должна была сойти с орбиты.
Первое: Айдаров появился на пороге моего дома с признаниями, а второе… он действительно остался со мной, чтобы поддержать. А у меня не нашлось ни сил, ни аргументов прогнать его.
Позднее я кое-что поняла…
На самом деле мне и не нужно было пытаться прогонять его. Потому что одно присутствие Хакима показало, как я нуждалась в нем, нуждалась в том, чтобы именно он обнимал меня, гладил и молча успокаивал.
Немного странно, но я еще никогда не ощущала себя такой обнаженной и уязвимой, как сегодня ночью. Даже во время секса… ничего подобного. Нет. Совсем нет. А ведь мы и раздеты-то не были.
Этой ночью Айдаров дарил мне все, о чем я когда-то могла лишь мечтать в своих розовых девичьих мечтах. Правда, уже давным-давно я запретила себе верить, что моим желаниям суждено сбыться. Как оказалось, зря.
Ведь именно этот человек, который по совместительству причастен ко всему хаосу в моей жизни, смог успокоить глупое сердце и хотя бы на одну ночь освободить от разрушающих мыслей, забрав все мои страхи с помощью своих объятий.
И я даже не знаю, радоваться мне такому повороту или нет…
Айдаров сказал, что я дефект, который стал частью его самого.
Мне кажется, это работает в обе стороны.
Сложно объяснить.
Наверное, просто так бывает: сначала он становится моим поражением, а после моим спасением.
Я просто не знаю, что мне со всем этим делать. Пока не знаю, поэтому и попросила дать время, в чем мне, собственно, и отказали. А может, и не отказали.
Ведь когда я проснулась, Айдарова уже не было рядом, а сторона кровати, на которой он лежал, была абсолютно холодной, без тени намека на то, что еще несколько часов назад Хаким был здесь и обнимал меня. Будто мне все это приснилось. И я бы поверила в последнее, если бы не его мужественный парфюм, навязчиво запутавшийся в моих волосах.
Но, даже вдыхая призрачный шлейф любимого аромата, я ощущаю укол разочарования. Он ушел. А я совсем не понимаю, как мне расценивать его поступок. Значит ли это, что он передумал и пожалел о сказанных мне словах?
Я не знаю.
Неприятное чувство сворачивается тяжестью в груди и теперь давит на меня. Я снова начинаю битву с сомнениями. Вот зачем он остался? Зачем пел так сладко? Чтобы вселить в меня ложную надежду, а наутро снова все испортить?
Прикладываю пальцы к вискам и, прикрыв глаза, принимаюсь медленно массировать пульсирующие места, уговаривая себя не пороть горячку. Должно быть, ему нужно было уйти, и он просто не хотел тревожить мой сон. Нет никаких подводных камней. В конце концов, я сама просила Хакима дать мне время. Стоит использовать его с толком.
Невольно вспоминаю, как, уступив всем надуманным принципам, прижималась к нему, как лежала головой на крепкой мужской груди, как его пальцы гуляли по моей коже, как тяжело билось его гордое сердце под моей щекой и как его неповторимый аромат успокаивал меня. Иногда сквозь сон, пока мое сознание еще не провалилось в более глубокую стадию, я чувствовала, что Айдаров не спал. Он думал. Погруженный в какие-то мысли. А я слишком хорошо понимала его, чтобы лезть к нему в голову.
И пусть наутро он ушел, а во мне вновь гудят сомнения, я чувствую, какую-то перемену внутри себя. Что-то изменилось. Не могу понять, что именно, но прямо сейчас я поднимаюсь с кровати и спускаюсь на кухню. Потому что чертовски хочу есть.
— Милая! — ахает мама, которую я застаю врасплох за мытьем посуды. — Ты меня напугала!
— Привет, мам, — сонным голосом лепечу я и сажусь за стол, — есть что перекусить?
Ее глаза тут же увеличиваются в размере, и, бросив вытирать чашку, она начинает быстро накрывать на стол. Будто боится, что я передумаю.
— Господи, я думала, не дождусь, когда у тебя появится аппетит! — причитает она, подавая хлебную корзину. — Еще немного, и превратилась бы в мумию.
Устало улыбаюсь и немного колеблюсь, прежде чем задать вопрос. Не могу понять, готова ли я поднимать эту тему с мамой. И все же, пока она наливает плошку супа и греет ее в микроволновке, мне не остается ничего, кроме как сдаться своему пробуждающемуся любопытству, которое, к слову, уже изувечило мое сердце, как иголка любимую игольницу.
— Ты видела, во сколько он ушел?
Замирает на полпути, а потом все же опускает плошку с супом на стол и, подняв на меня уже серьезный взгляд, кивает. А мне становится еще более неловко. Кусаю изнутри нижнюю губу и не замечаю, как от волнения вдавливаю ногти в ладони.
— Сказал что-нибудь?
Вздохнув, мама садится напротив.
— Нет. Мы не пересекались. Я услышала, когда он уже завел машину.
Молчим. Я прячу взгляд в тарелке, которую мама придвигает ближе ко мне. Но аппетит как-то незаметно ушел в туман. Точно так же, как и Айдаров.
— Аля…
— Ты рассказала ему о беременности? — перебиваю маму и поднимаю взгляд, чтобы увидеть ее реакцию.
Прочистив горло, выпрямляет спину и заявляет, глядя прямо мне в глаза:
— Да. Это я ему рассказала. — Собираюсь открыть рот с возмущениями, как жестом руки мама велит мне закрыть его. — Я уже говорила тебе, что не одобряю твоих помыслов матери-одиночки. Какой-никакой, но он отец будущего ребенка и имеет право знать о нем.
Прикусываю язык, убеждая себя не рычать на маму, но почему-то не выходит.
— Думаю, это только мне решать.
Мама хмыкает, сжимая губы в тонкую линию, а затем подается вперед и прищуривается, когда говорит:
