А когда с женщинами бывало легко?
— Послушай меня внимательно, — она сжимает губы в плотную линию и вздергивает подбородок, бросая мне вызов. — Я знаю, что моя дочь совершила большую ошибку. И я не собираюсь ее оправдывать. Но и осуждать не буду. Это ясно?! И я не позволю доводить ее до того состояния, до которого довел ее ты. Ни тебе, ни кому-либо другому.
С каждым брошенным в меня словом мое уважение к этой женщине растет с агрессивной прогрессией. Меня восхищает то, как она отстаивает свою дочь, несмотря на то что та действительно наделала глупостей. Сейчас я даже завидую Алевтине. Ведь она богаче меня в три раза. У этой девушки есть самое дорогое, о чем я мог хоть когда-то мечтать. Потому что за всю мою жизнь у меня никогда не было такой поддержки родителей.
Дергаю челюстью и киваю, молча соглашаясь с направленной на меня злостью.
В какой-то степени я заслужил это.
Диляра Ильдаровна делает шаг ко мне.
— Но я не вправе выгонять тебя. — Ее голос срывается на шепот. — Потому что… — ведет плечами, оглядываясь по сторонам, будто боится, что нас могут услышать. И снова смотрит на меня: — Потому что моя дочь любит тебя. И уже очень давно, Хаким. Но не нужно думать, что эта информация дает тебе какое-то преимущество. Хотя в какой-то степени так оно и есть. Ведь я слишком люблю Алю, чтобы идти против нее. Тем более сейчас, когда она похожа на подстреленного птенца.
Вмиг тяжесть затапливает грудь, и я вновь ощущаю потребность потереть ее.
— Она подавлена, — продолжает Диляра Ильдаровна, игнорируя мое потрясение. — Очень подавлена и напугана. И я не в силах облегчить ее переживания. Я бы все отдала, чтобы это суметь. Мне больно видеть свою дочь в таком состоянии. Но, к сожалению, изменить что-то под силу лишь тебе. Только прежде я скажу тебе одну вещь, — она направляет на меня указательный палец и трясет им. — Если не сможешь сделать ее счастливой — уходи. — Ее голос пронизывает стальная серьезность. — Я серьезно. Уходи прямо сейчас и больше не возвращайся. Ни сюда. Ни в ее жизнь. А если не поймешь по-хорошему, я буду вынуждена рассказать все Паше. Не дай мне повод навредить своим же детям, Хаким. Потому что за Алевтину мой сын сотрет тебя в порошок. Он и так много лет жил с ложью, которую мы ему скормили, лишь бы уберечь от глупости.
Она дергает не за ту ниточку, и я позволяю раздражению сковать мое тело перед тем, как даю ему сорваться с языка:
— Я готов ответить за каждое свое действие и поступок. Но только за те, что я совершил.
Женщина надменно прищуривается. Хмыкает. Затем кивает и продолжает:
— Видимо, ты совершил достаточно, раз моя дочь в такой депрессии! Но так вышло, что не мне решать, гнать тебя или нет. Это право я оставлю Алевтине. Однажды я дала себе обещание никогда не лезть в судьбы своих детей. Не дай мне об этом пожалеть.
Скрежещу зубами.
— Я хочу увидеть ее.
— Я позволю тебе войти, если ты все исправишь!
Не собираясь продолжать бессмысленный диалог, оттесняю Диляру Ильдаровну за плечи в сторону и бесцеремонно направляюсь на второй этаж. Я помню, где ее комната. И я знаю, что она там. Она всегда пряталась там.
Но внезапно меня останавливает одна фраза, брошенная мне в спину точно ядовитый дротик:
— Она беременна. — Сердце болезненно сжимается, замораживая грудь холодом. — Надеюсь, ты не будешь задавать ей глупый вопрос, от кого?
С минуту играю желваками, сжимая и разжимая кулаки.
— Я разберусь.
Разозлившись сам на себя, срываюсь с места и в несколько больших шагов преодолеваю лестницу, но останавливаюсь перед дверью в спальню.
На мгновение у меня внутри зарождается уродливое чувство от одной только мысли, что Алевтина прогонит меня. И я понимаю, что не готов быть отвергнутым ею.
В голову лезут слова, которые она мне кричала. О том, что она живая и хочет жить дальше. Хочет, несмотря ни на что. И хочет этого со мной.
Со мной.
Наплевав на все дерьмо, через которое я заставил ее пройти.
Но даже после этого она нашла в себе мужество, пришла и распалась передо мной в разрушающем нас обоих откровении. Она оголила душу, одновременно содрав с меня прогнившую от многолетней ненависти плоть. Черт возьми, эта девушка сделала все, чтобы я осознал одну простую истину: мне еще есть что терять.
С этой мыслью я толкаю дверь и захожу внутрь, погружаясь в тяжелую мрачную тишину. Мне требуется несколько секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. А потом еще столько же, чтобы найти на кровати сжавшийся в одеяле клубок.
Мне не нравится видеть ее в таком состоянии. Я задыхаюсь оттого, что не чувствую в себе сил отвести взгляд от ее уязвимой позы.
На секунду, вспомнив о словах ее матери, задумываюсь: может, развернуться и уйти? Но вместо этого я снимаю обувь, ложусь на кровать и пытаюсь притянуть к себе зажатое тельце, явно застав его врасплох одним только прикосновением. Алевтина тут же вздрагивает и напрягается, позволяя ощутить, как ее начинает трясти от моей близости…
Глава 61
Алевтина
Кажется, с каждым днем я все больше и больше погружаюсь в состояние хронической усталости. Можно по пальцам одной руки пересчитать количество раз, когда за последние дни я вставала на ноги. И то разве что дойти до туалета. Ну и до клиники, чтобы окончательно подтвердить беременность и встать на учет. Да, черт возьми, на учет, потому что я та еще размазня и, даже не будучи уверена в том, что смогу быть достойной мамой, отказалась от аборта.
Правильно или нет, время покажет.
Сейчас я истощена морально и физически.
Меня так все достало, что я даже не хочу ничего менять. Или хотя бы попытаться. Просто не хочу. Я застряла в не самом благоприятном периоде своей жизни и наивно полагаю, что все решится само собой. Не решится. Я лишь оттягиваю неизбежное, но пока это все, в чем я нуждаюсь.
Наверное, поэтому я любыми способами избегаю вопросов от родителей. Правда, от этого чувствую себя еще паршивей. Видеть то, как они переживают и одновременно понимают, что не в силах мне помочь, — ужасно. Мама даже съездила в мою квартиру за Живоглотиком в надежде, что кот вытащит меня из затяжной депрессии. Но, к сожалению, не сработало. Все бы отдала, лишь бы они не видели того, что происходит со мной. Я просыпаюсь, плачу, после смываю все в душе и снова сплю, ища облегчение в снах. Когда мама наверняка не может и глаз сомкнуть… Мне не стоило приезжать сюда. Это было слишком эгоистичное решение.
Я поняла это, как только мама стала предпринимать попытки поговорить со мной, чтобы спасти свою бедовую дочь от разъедающих мыслей, но у нее не получилось даже вытащить меня из постели. На самом деле моя депрессия имеет абсолютные основания протекать с такой прогрессией. Точно так же как и я имею основания чувствовать отягощающую пустоту и бессилие. И в какой-то момент я просто-напросто утонула во всем этом.
Но если говорить начистоту, то единственное, чего я боюсь, — это рассказать обо всем Айдарову.
Боюсь, что он снова заставит меня принять таблетку, отмахнувшись как от назойливой мухи, или того хуже — просто скажет мне: «Скатертью дорога», — и продолжит жить как ни в чем не бывало.
А я? А я останусь один на один с проблемами, к которым он тоже, между прочим, имеет отношение.
А может, я просто боюсь разочароваться в нем.
Черт.
У меня гиперактивное мышление и слишком уязвленное сердце.
И все же... Одно я знаю наверняка.
Мне надоело придавать значимость нашему сексу. Значимость, которой, скорее всего, просто-напросто нет!
Я даже уже настроила себя на то, что отпущу Айдарова. Уверена, он и не заметит этой потери, зато, возможно, я оберегу себя от новых травм и перенесу все менее болезненно. Почему я готовлю себя к худшему? Обычно после секса с Айдаровым ничего хорошего не случается. К тому же его издевательское сообщение с моими трусиками доказывает, что этот человек просто забавляется со мной. Играет, потому что я позволяю сама.
