— Кристина, это, видимо, Вы…
Она кивнула, рассматривая его пристально и немного холодно, но не без интереса.
— Очень приятно. А я — Денис, — он протянул девушке руку, изо всех сил стараясь не смотреть туда, куда смотреть было больно.
— Без комментариев, — почти про себя проговорил Федор и поставил единственный оставшийся стул, сбереженный специально для Дениса, рядом с Кристиной. — Садись.
Денис послушно опустился рядом, продолжая осматриваться вокруг. Напротив сидели еще двое незнакомцев.
— Ты бы представил его, Федор, чтобы недоразумений больше не возникало, — с легкой усмешкой в голосе произнесла Маша. Денис заставил себя улыбнуться ей. Машка от природы обладала потрясающей интуицией и умела чувствовать обстановку, как самый лучший разведчик. Ей не надо было ничего объяснять: она поняла даже то, чего сам Денис понять был не в состоянии. Машка с самого детства была его другом. Она знала его очень хорошо, почти как саму себя. И она была немного шокирована: она понимала, что произошло, но не могла найти никаких объяснений случившемуся.
Разговор за столом не клеился. Маша и Вероника, через некоторое время прекратившие попытки разговорить мужчин, начали говорить про кактусы. Денис теперь внимательно смотрел на Веронику, улыбаясь ее немного детской восторженности:
— Непостижимые растения. Удивительные, нереальные формы! Ты же видела у меня, Маша, на южном подоконнике астрофитум с желтыми цветами? В начале декабря должен опять зацвести…
— Да, я помню… А у меня сгнил такой цветок.
— Это от излишней влажности. Астрофитум не любит чрезмерной влажности, он погибает… — сказала Саша почти что грустно.
Денис снова посмотрел на нее. У него было достаточно времени для того, чтобы окончательно прийти в себя. Впрочем, он не был в этом уверен. Теперь он уже ни в чем не был уверен, а потому боялся, что с ним снова произойдет что-то непредвиденное.
Она как будто скорбела о погибшем цветке. «Странная, — подумал Денис. — Странная, нереальная какая-то девушка. Как будто выдуманная. Разве бывают такие?»
Он продолжал рассматривать ее, веря и не веря в то, что сможет оторвать взгляд без особых усилий, как только ему захочется перестать смотреть на Сашу. Глаза ее действительно были огромные. Но дело было не в этом. Денис видел девушек с большими глазами, но в этих глазах была скрыта какая-то тайна. Саша смотрела на мир так, как будто хотела прокричать миру: я здесь, я рядом, я все сделаю для тебя! Глаза были грустные — но это была не та меланхолическая грусть, которая делает женскую беззащитность и слабость столь привлекательной для мужчины. Это была настоящая скорбь, боровшаяся в самой глубине этих глаз с надеждой и верой в то, что все кончится хорошо. Надежда побеждала, но скорбь оставалась, притаившаяся и готовая в любой момент выплеснуться и заполонить своей мутью эту безоблачную озерную синеву. И было что-то еще. Что-то еще, чего он никак не мог объяснить. Может быть, эти глаза были слишком синими, нереально синими…
Он почувствовал, как Федор, сидящий справа, легонько толкнул его в бок. Денис поднял протянутую ему рюмку и, оглядевшись по сторонам, понял, что все от него чего-то ждут.
— Тост в честь новоселов. Ты сегодня его еще не произносил, — тут же пришла ему на выручку Маша.
— Тост. Ах, да, тост…
Денис встал, не вполне отчетливо сознавая, уместна ли подобная торжественность — может быть, можно было произнести тост, и не вставая с места.
— Я хотел бы…
Он хотел бы, чтобы все люди, сидящие сейчас вокруг него, испарились. Испарились хоть на некоторое время. Исчезли, подарив ему возможность смотреть в эти глаза, не отрываясь. Тогда, возможно, он понял бы… «Слишком синие. Нереально синие. Может быть, поэтому…»
— Хотел бы сказать вам, дорогие мои Федор и Маша, что я искренне…
Он снова замолчал. Замолчал, как оказалось, надолго.
— Все понятно. Ты искренне желаешь нам счастья. Не судите его строго, он же спортсмен. А когда есть сила, то, как известно, все остальное если и требуется, то в весьма умеренных количествах, — рассмеялась Маша. Единственная, наверное, из присутствующих за столом догадавшаяся, что затянувшаяся пауза — не просто пауза, а конец его речи.
Денис благодарно улыбнулся в ответ. Машка его все-таки поддержала, несмотря на то, что поддержка была несколько язвительной. Он и сам злился на себя за это наваждение, но мысли неотступно бились в тупике, не в силах вырваться из замкнутого круга: «Что-то еще…»
Впрочем, Машка на самом деле оказалась молодцом. Она сумела всех развеселить, и Денис был рад этому, несмотря на то, что поводом для шутки послужил он сам, что при других обстоятельствах неминуемо задело бы его самолюбие. Федор снова принялся блистать остроумием. Его запас историй был неисчерпаем. Несмотря на то, что Денис знал Федора уже много лет, большинство из этих историй даже он слышал впервые. Через некоторое время Денис успокоился настолько, что даже оказался способным поухаживать за Кристиной, подложив ей в тарелку салата; он даже сделал ей комплимент, правда, тут же забыл, о чем он. Время шло странными скачками — то тянулось медленно, как загустевший сироп, то летело стремительно, как стрела. Это было в те моменты, когда он смотрел на Сашу. Иногда их взгляды встречались. Она смотрела спокойно и дружелюбно, а он — напряженно, боясь, что ему опять не хватит времени, чтобы насмотреться и понять наконец, в чем загадка. Так и случалось — каждый раз, когда он, казалось бы, уже был близок к цели, она опускала глаза, отводила взгляд в сторону, обращая свой свет на кого-то другого. Встречаясь с ней взглядом, он изо всех сил пытался услышать ее, расшифровать сигналы, посылаемые этим светом, и каждый раз разочарованно убеждался в том, что на самом деле она молчала. Она просто смотрела, светила — и все. Как светят далекие звезды, связанные вечным обетом молчания. Возможно, если бы кто-то невидимый и могущественный позволил им нарушить этот обет, они могли бы сказать многое…
Ему нравился ее голос. Приглушенный тембр и нестройный ритм речи напоминали неуверенные движения пианиста, который проводил по клавишам дрожащими пальцами, пытаясь воспроизвести давно придуманный и уже почти забытый мотив, родившийся в душе в минуту потрясения, в момент откровения, который бывает в жизни лишь однажды. Нравились ее волосы. Легкие, воздушные, полупрозрачные и белые, как пух тополей, как перистое облако…
Иногда он ловил укоризненные и немного растерянные взгляды Маши и пытался призвать на помощь рассудок. Тополиный пух вызывает аллергию. Облако — только сгусток испарений с Земли, закрывающий солнце. Музыкант с дрожащими пальцами — это всего лишь непрофессионал или алкоголик, не успевший похмелиться. А глаза… Таких глаз не бывает. Это оптический обман, это синие линзы… Или — просто сон. Но через секунду, снова поймав синий взгляд, чувствовал, что все его аргументы «против» разбиваются на сотни мелких осколков, которые уже нельзя склеить. Машка требовала от него невозможного…
