Умывание. Жужжание зубной щетки.
Шаг в спальню с затаенным дыханием. Вздох, потому что чуда не случилось — он ещё не вернулся.
Новая улыбка, когда Санта читала присланный пятнадцать минут назад ответ: «меня или поесть?».
Шепот: «тебя, конечно», который она тут же печатает. Отправляет… Но Даня снова вероятно занят — не читает долго.
Настолько, что Санта успевает улечься, накрыться одеялом, задремать. А потом и заснуть.
* * *
Данила вернулся домой практически в полночь. Устал, конечно. Он же тоже человек. Проголодался зверски.
Но первым делом, попав в тихую квартиру, сняв пальто и ботинки, направился не на кухню, где его ждет анонсированная в переписке с Сантой тарелка, а в спальню.
Чтобы приоткрыть дверь, чтобы на мгновение застыть, а потом закрыть глаза облегченно. Она на месте. Спит.
И ему спокойно.
Дальше можно действительно ужинать, стараясь сильно не греметь. Можно на минимальной громкости слушать фоном ненавязчивую аналитику. Можно опустошать голову от всех дневных проблем и готовить её ко сну.
Включать в душе воду. Так, чтобы с сильным напором и горячо. Потому что они с Сантой одинаково любят добывать из всего свой максимум.
Его максимум — это она.
Отчасти можно даже сказать, что его на самом деле «угораздило». В жизни не подумал бы, что история, которая началась как ее безответная влюбленность и его мужской интерес за несколько месяцев превратится в зависимость и страх потерять.
Который в последние дни по-особенному усугублён.
Который в последний дни так шаток…
Он каждую минуту готовит себя к тому, что однажды она может уйти навсегда. Что однажды ночью он может её не застать.
И им угрожает даже не её нерешительность, которая Данилу откровенно местами бесит. А что-то куда более сложное. И если всё подтвердится — возможно даже непобедимое.
Но даже если так — они узнают об этом не сегодня. Сегодня уже пронесло.
Данила вернулся в спальню, в которой было по-уютному тихо. Надел боксеры, лег рядом со спящей Сантой на спину.
Ему не нужно было поворачивать голову и смотреть, чтобы перед глазами стояло её лицо. Оно и так слишком часто мелькает за сомкнутыми веками.
Его умница, которая немножечко косячит.
Смелая девушка, которая не боится зайти в клетку к тигрице, чтобы поиграть с её тигрёнком, но одергивает пальчик и смотрит насторожено, когда чувствует — его любви становится для неё слишком много.
И она права, наверное. В ней говорит сильная интуиция. Потому что он совершенно не против её поглотить. Привязать к себе. На этом наконец-то успокоиться. Ведь пока в его душе — метания.
Вздохнув, Данила повернулся на бок, закрыл глаза. Будить Санту не собирался. Самому бы заснуть.
Но не успел.
Первым послышался легкий шорох постели. Потом по его бокам скользнули ладони. Санта обняла со спины, вжалась носом в шею сзади. Потерлась, придвигаясь ближе…
Так, что сердце в клочья от искренности и нежности её потребности быть рядом. Она любит. Данила не сомневается.
И сам любит тоже.
Гладит костяшки, оглядывается, встречается с немного сонным взглядом. Улыбнувшись, поворачивается всем телом. Помогает забросить ногу на бедро, скользит по ней, сжимает до болезненности.
Снова улыбается, когда Санта издает что-то тихое и томное. Тянется к её приоткрытым губам…
Они целуются неспешно, будто вдумчиво. Данила — проходясь по телу, ныряя под одежду. Санта — в одном темпе гладя его по волосам. И будет ли дальше секс — никто ещё не решил. Но это и неважно. Их просто друг к другу тянет. Они просто успели соскучиться.
— Ты поужинал? — Санта спрашивает немного хрипло, оторвавшись, смотря в лицо и проезжаясь подушечками по щекам. Данила кивнул, улыбнувшись.
— Спасибо, вкусно.
Говорил про еду, а тянулся к губам. Которые тоже очень и очень.
И пусть утром их будит толпа сомнений, ночь они обожают одинаково. В темноте пропадает всё, кроме их искренности, в которой невозможно усомниться.
Данила чуть давит, опрокидывая Санту на спину, она снимает с его тела руки только, чтобы помочь освободить себя же от лишней одежды. Поднимает руки, отрывает от простыни бедра. Обвивает ими мужские бока, сжимая с силой.
Данила снова целует и снова же ловит стон, а потом толкается. Замирает, закрывает глаза. Чувствует, будто укутало.
Выходит медленно, чтобы тут же снова наполнить. Сорвать новый стон, помешать следующему — ныряя языком между зубов.
По ней понятно — она спит почти, но всё равно готова. Расслаблена. Доверяет. Уже не напоминает о том, что перерыв. А ему…
В голове снова, как утром, шальная… Что вот бы мозг выключить. О высшем благе забыть. Включить эгоиста. Кончить в неё и надеяться, что незащищенный секс даст плоды.
И этого так хочется, что даже злит. Поэтому несколько его следующих движений — более резкие. Такой же резкий — поцелуй.
Но Санта и тут не чувствует подвоха. И тут она тоже доверяет. Получает удовольствие, держа глаза закрытыми, а телом сильнее для него раскрываясь.
Спальня наполнена звуками их ускоряющегося дыхания, поцелуев и влажности движений.
Которые постепенно ускоряются. Не каждый секс обязан заканчиваться фейерверками. Но этот — должен. Данила так чувствует.
Отрывается от губ, смотрит в любимое лицо… Понятия не имеет, что сейчас у Санты в голове, но хочет верить, что тихое блаженство.
Замирает, когда зеленые глаза распахиваются.
Санта скользит с его плеч вверх по шее, обхватывает щеки. Смотрит прямо. Теребит душу. Потому что вдруг виновато. Сама тянется к его губам и прижимается к ним нежно. Жмурится, а из уголка глаза по виску скатывается капля…
— Эй…
Данила улыбается, потому что плакать нечего. Но Санта считает иначе — мотает головой, снова падает на подушку и смотрит в глаза.
— Пообещай мне…
Санта просит, Данила снова чуть улыбается… Не потому, что смешно. Наверное, даже наоборот — сердце сжалось.
— Что тебе пообещать?
Он спрашивает, понимая, что вот сейчас — что-угодно. Что попросит. О чем нафантазирует.
Но её фантазии — то ли слишком приземлены, то ли невообразимо возвышены.
— У нас всё хорошо будет, правда?
Санта спрашивает с такой надеждой, будто вот сейчас — уже плохо. Но Данила ее понимает. Им слишком важно то, что есть сейчас.
Им одинаково страшно облажаться.
Они оба не готовили себя к тому, что так врастут. Оба понимают: поздно готовить себя к возможности провала.
И пусть никто и никогда не может быть уверен в том, как сложится жизнь, Даниле слишком сильно важно верить в них. Так же, как важно Санте.
Их лица близко. Вокруг темно, но ему ведь светит. Поэтому он обещает:
— Если потеряемся — не бойся. Я поймаю луч. Я пойду на свет.
Глава 5
— Пустишь? — Данила спросил негромко, чтобы тут же усмехнуться. Потому что Санта мотает головой, насколько это возможно, сильнее вжимаясь ухом в его грудь. Дает понять: не пустит…
Хотя бы ещё несколько минут.
Уже утро. Они проснулись. Немного заранее, поэтому, в принципе, отказ Санты двигаться — не критичен. Оба это понимают.
Санта чувствует, что Данила снова расслабляется. Она тоже — следом. По голой женской спине идут мурашки, когда мужская рука ложится на её макушку, скользит по волосам и коже до самой поясницы. Потом ненадолго отрывается и снова от макушки вниз…
В его движениях чувствуется спокойствие и удовлетворенность. В груди у Санты потрескивает приятный костер счастья.
Ещё немного и они снова ворвутся в день, будут принимать звонки, выслушивать Алю и вариться в сомнениях. Но сейчас им хорошо.
Данила продолжает гладить, параллельно тянется свободной рукой к телефону. Проверяет время, откладывает.
Санте слышно, как мужской затылок ударяется о дерево кроватной спинки. Дальше — он выдыхает. Теперь улыбается уже она. Потому что ему хорошо.
