Она в жизни не подумала бы, что очевидность и сила его чувств может делать больно ей. При том, что всё взаимно.
— Так когда ты увольняешься, Санта Петровна? Мне знать надо…
И пусть Альбина перешла из разряда врагов в вынужденные союзники, но случались моменты, когда Санте по-прежнему хотелось послать её нахер, забив на то, что они вроде как взрослые люди, между которыми — субординация.
— Если соберусь увольняться — вы узнаете об этом в числе первых, Альбина Николаевна…
Санта ответила максимально официально, поворачиваясь к женщине и пытаясь доходчиво объяснить: дело это не её. Но эта женщина по-прежнему сама определяет, куда сует свой в меру аккуратный нос.
— Сант…
Обращается уже без издевки, ставит чашку на стол, оглядывается, чтобы убедиться — на кухне кроме них по-прежнему никого…
И даже вопреки тому, что ещё ничего не сказано, Санту уже потряхивает…
— Чего ты ждешь? За что ты так держишься? Коню ведь понятно, чего он хочет… А ты его вроде как любишь, но выглядит, будто пользуешься…
Раньше подобная фраза была бы отличным оружием в их необъявленной войне. Сейчас же просто больно сделала.
Санта опустила взгляд, закусила губу. Внутри про себя повторяла «не правда!», «это всё неправда!», «абсолютная неправда!», а в лицо-то Альбине ответить было нечего. Потому что как выглядит, она понимала.
И что так выглядит для самого Данилы — тоже.
По иронии судьбы, его поступок отчасти и стал причиной ситуации, в которую они попали сейчас.
Данила взял её на работу, то ли не думая о моменте, который настиг сейчас, то ли он просто тогда ещё и сам не верил, что такой может его настигнуть.
Он не просто так когда-то предупреждал, что скрывать отношения — глупая бесперспективная идея. Потом поступил импульсивно, не отпустив в «средненькую» юридическую контору. Желал Санте добра. Показал, что можно получить, если целишься в звезды. Рисковал ради неё. И, вероятно, пришла пора ответить ему благодарностью — без слов понять, что она должна сделать. Доказать, что она правда выбирает его. Но Санта не готова снижать. Она любит Веритас. Она любит себя в ней. Уйти — это вырвать кусок души. Так сейчас кажется.
— Ему тридцать четыре, Санта… Ему семью надо…
— Аль…
Альбина вроде бы не давила, а Санте с каждым её словом только хуже становилось. Понятно, что Данила не просил бывшую подругу вести такие разговоры. Говоря честно, они для него же унизительны.
В принципе, во всём поведении Санты есть доля унижения мужчины, которого она боготворит. Но и её ведь можно понять… Наверное, можно…
— Давай закроем тему.
Санта вроде бы попросила, а на самом деле уже закрыла.
Видела, как пухлые губы Альбины сжались в полосу. По взгляду — что недовольна. Она продолжила бы, но наконец-то пришла к тому, что на своих ошибках пора начинать учиться. Если просят не лезть — держаться в стороне.
— Дуреха маленькая…
Альбина шепнула себе под нос раздраженно, почему-то вызывая у Санты улыбку. И тепло. А ещё непобедимое желание вечером, когда они будут с Даней, отдать всё это тепло ему. Наговорить столько и отдаться так, чтобы хотя бы немного компенсировать те лишения, которые его уже напрягают.
Он давно устал прятаться. Ему не нравится, что даже собственной матери она о нём не рассказала. Его гложет, что дальше идти невозможно, пока что-то не поменяется. И он не просит, но ему очевидно делает больно то, что она не выступает с инициативой.
Любит его безоговорочно. Но себя — чуть больше.
А у него, кажется, уже наоборот.
Вспоминаются утренние слова. Горло сжимают слезы.
Обо всём об этом самой Санте подчас очень хочется поговорить. Хотя бы с кем-то. Но она понимает, какой ответ получит от любого человека. Она понимает, что любой шаг должен быть сделан ею. Понимает и не делает.
* * *
Дальше кофе пился в задумчивом молчании. Продолжать развивать с Альбиной на корпоративной кухне Санта правда не хотела, но и отрицать, что слова Примеровой прицельно бьют в чувство вины, не смогла бы.
Из-за этого немного злилась. Но больше всего, конечно, на себя.
Когда в дверях показался Данила — девичье сердце ускорилось.
Он был сосредоточен, немного нахмурен. Кивнул Альбине, прошелся взглядом по Санте, не улыбнувшись даже, а выдавив из себя подобие.
Санта почувствовала легкую тревогу. Первым порывом было подойти ближе, в лицо посмотреть, сжать его руки в своих, спросить, всё ли хорошо. Но это всё — запрещено. И в этом запрете — её вина.
По этой причине становится горько. Глаза сами упираются в пол, Санта берет в руки недопитый кофе, стучит каблуками в сторону выхода. Вздрагивает, когда понимает — Данила выставил руку так, что она — на пути.
Проходит секунда — и уже прижата её животу.
Санта смотрит вверх и немного влево. Он на неё — всё так же хмуро…
— Всё нормально? — спрашивает нейтрально вроде бы, но это уже нарушает их договоренность об абсолютной конспирации. Это же заставляет Санту немного волноваться. Это же отражается на её лице.
Это же заставляет Данилу кривиться. Потому что ему это всё претит.
— Да…
Санта отвечает шепотом, потом следит, как мужская рука соскальзывает. Как пальцы собираются в кулак.
Сглатывает, чувствуя новый прилив вины…
Жмурится, слыша, как Данила обходит. Вздрагивает, когда на столешницу опускается мобильный. Место у кофейного аппарата ему освобождает ещё и Альбина. Но она, в отличие от Санты, не трусит и не пытается побыстрее сбежать.
Наверняка смотрит по-своему снисходительно. Наверняка стоит вальяжно. Наверняка не машет перед лицом Данилы красными сигнальными фонарями, но только не обозначая место для посадки, а запрещая её.
За спиной у Санты начинает жужжать аппарат, сама она — двигается к двери, чтобы побыстрее вернуться к работе и хотя бы на время отложить свои сомнения.
Уже у выхода слышит Альбинино:
— Может тебе сливки добавить? — обычное предложение, на которое опять-таки достаточно просто кивнуть.
— Спасибо, сам справлюсь.
Но Данила отказывается, чем заставляет Альбину саркастично усмехнуться, а Санту затормозить и оглянуться.
Он на неё уже не смотрит, а она на него — с грустью. Потому что он по-прежнему держит с Примеровой дистанцию. Потому что Примерова — это одно из его лишений ради их с Сантой отношений. И потому что он не сомневается в правильности расставленных приоритетов. А она…
Санта наблюдает, как он готовит себе кофе. Хочет поставить чашку рядом, обнять со спины, пообещать, что она всегда будет для него смелой. Всегда выберет его… Хочет, но не делает этого.
Рвется сердцем. Врастает в пол ногами.
— Самостоятельный какой…
Замирает вместе с тем, как Данила бросает на Альбину предостерегающий взгляд, реагируя на ее комментарий. Неуместный, конечно же. И наверняка откровенно опасный. Потому что Данила не мог не выставить перед Алей одним из условий: абсолютное исключение панибратства. Но Альбину бомбит. По ней видно, что она хочет встряхнуть его, наорать, расплакаться может даже, объяснить, как он ей нужен. Себе вернуть.
Понимает, что виновата. Понимает, что её отправили на лавку запасных заслуженно. Но не может смириться, что так теперь будет всегда.
— У Дани утренник в пятницу. Он тебя приглашал. Будет Человеком-муравьем. Вы с ним смотрели…
Реагируя на слова о крестнике, Данила становится ещё более холодными. Смотрит перед собой, потом на Альбину.
— Спасибо за информацию. С Даней я договорюсь…
Отвечает так, что вроде бы не прикопаешься, а Санте становится больно. Альбине, наверное, зло. Она подается вперед, говорит тихо:
— Я же не Блинова, Дань… Я же тебе не изменяла с Максимом…
И Санта будто замирает.
Смотрит, как скулы Данилы волнуются. Он опять сверлит взглядом аппарат, а у самой ускоряется сердцебиение.
Потому что она помнит эту фамилию. И это может быть совпадение, а может закономерностью.
