Вопрос застаёт меня врасплох. Не этого я ожидала. Никакой надежды. Сент-Клер всё ещё сидит на крыше, но вперил взгляд в меня. Его карие глаза огромны и печальны. Я смущена.
— Прости, я не знаю о чём…
— Ноябрь. Блинная. Я спросил тебя, говорили мы о чём-либо странном тем вечером, когда я приволокся пьяным в твою комнату. Говорил ли я что-нибудь о наших отношениях или моих отношениях с Элли. И ты сказала, что нет.
О мой Бог.
— Откуда ты узнал?
— Джош рассказал.
— Когда?
— В ноябре.
Я ошеломлена.
—Я... Я... — У меня пересыхает горло. — Если бы ты только видел своё лицо в тот день. В ресторане. Как я могла тебе сказать? Особенно после матери…
— Но если бы ты решилась, я бы не потратил впустую все эти месяцы. Я подумал, что ты отшила меня. Решил, что я тебе не интересен.
— Но ты был пьян! У тебя была девушка! Что, по-твоему, я должна была делать? Боже, Сент-Клер, я даже не знала, серьёзно ли ты.
— Конечно, серьёзно.
Он встаёт, и у него трясутся ноги.
— Осторожней!
Шаг. Шаг. Шаг. Он ковыляет ко мне, и я хватаю его за руку, чтобы вести. Мы так близко к краю. Он сидит рядом со мной и сильнее сжимает руку.
— Я был серьёзен, Анна. Я был серьёзен.
— Я не…
Он выходит из себя.
— Я сказал, что люблю тебя! Я любил тебя весь этот чёртов год!
У меня ум за разум заходит.
— Но Элли…
— Я обманывал её каждый день. Рисовал в воображении такие картины с тобой, которые не должен был, снова и снова. Она ничто по сравнению с тобой. Я никогда не испытывал такое чувство прежде…
— Но…
— Первый день школы, — начинает он тараторит. — Мы стали партнёрами по лабораторным неслучайно. Я видел, что профессор Уэйкфилд разбивает пары в зависимости от места, поэтому я специально наклонился вперёд, чтобы одолжить карандаш в нужный момент, чтобы профессор подумал, что мы сидим друг рядом с другом. Анна, я хотел быть твоим партнёром с самого первого дня.
— Но…
Мысли путаются.
— Я купил тебе сборник любовной лирики! Я так тебя люблю, как любят только тьму таинственную меж тенью и душою1.
Моргаю.
—Неруда. Я зачитал строчку. Боже, — он стонет, — почему ты его даже не открыла?
— Ты же сказал, что книга для школы.
— Я говорил, что ты красавица. Я спал в твоей кровати.
— Ты никогда не делал первого шага! У тебя была девушка!
— Каким бы ужасным парнем я не был, я бы не стал её обманывать. Но я думал, ты знаешь. Хоть я и был с ней, я думал, ты знаешь.
Мы ходим кругами.
— Как я могла знать, если ты ничего не говорил?
— Как я мог знать, если ты ничего не говорила?
— У тебя была Элли!
— А у тебя Тоф! И Дэйв!
Теряю дар речи. Смотрю на крыши Парижа, смаргивая слёзы.
Он касается моей щеки, хочет, чтобы я посмотрела на него. Втягиваю воздух.
— Анна. Прости за то, что произошло в Люксембургском саду. Не за поцелуй — потому что он был самым обалденным в моей жизни — а за то, что я не сказал тебе, почему убежал. Я побежал за Мередит из-за тебя.
Прикоснись ко мне снова. Пожалуйста, прикоснись ко мне снова.
— Я мог думать только о том, как тот ублюдок поступил с тобой на Рождество. Тоф никогда не пытался объясниться или извиниться. Как же я мог поступить так с Мер? И я хотел позвонить тебе, прежде чем идти к Элли, но я так хотел покончить с этим побыстрее, раз и навсегда, что не подумал.
Тянусь к нему.
— Сент-Клер…
Он отстраняется.
— И ещё одно. Почему ты больше не зовёшь меня Этьеном?
— Но… никто ведь больше тебя так не зовёт. Это было бы странно. Ведь так?
— Нет. Не было бы. — Он грустнеет. — Каждый раз, как ты называешь меня Сент-Клером, ты словно отказываешься от меня снова и снова.
— Я никогда не отказывалась от тебя.
— Но ведь отказалась. Ради Дэйва, — со злобой произносит он.
— А ты бросил меня ради Элли на моём дне рождения. Я не понимаю. Если ты так сильно меня любил, почему с ней не порвал?
Он смотрит на реку.
— Я был в таком замешательстве. Вёл себя как идиот.
— Да, так и было.
— Я заслужил это.
— Да. Заслужил. — Делаю паузу. — Но я тоже вела себя как идиотка. Ты был прав. Насчёт… одиночества.
Сидим в тишине.
— В последнее время я часто думал о маме и папе. Как она уступает ему. Как не хочет его покидать. И как бы сильно я её ни любил, это в ней мне ненавистно. Я не понимаю, почему она не заживёт сама, почему не борется за то, что хочет. Но был таким же. Весь в мамочку.
Трясу головой.
— Ты не такой.
— Такой же. Но я больше этого не хочу. Я хочу того, что я хочу. — Он снова поворачивается ко мне, встревоженный. — Я сказал друзьям отца, что в следующем году еду в Беркли. И сработало. Он очень, очень зол на меня, но это сработало. Ты сказала мне сыграть на его гордости. Ты была права.
— Значит, — меня раздирает такое любопытство, что я едва осмеливаюсь в это поверить. — Ты едешь в Калифорнию?
— Придётся.
— Точно. — Сглатываю ком в горле. — Ради мамы.
— Ради тебя. Я буду в двадцати минутах езды на поезде от твоего вуза, и смогу приезжать к тебе каждый вечер. Буду десять раз ездить, просто чтобы быть с тобой каждый вечер.
Его слова слишком идеальны. Должно быть, произошло недопонимание, конечно, я его неправильно поняла…
— Ты самая невероятная девушка, которую я когда-либо знал. Ты шикарная и умная, и заставляешь меня смеяться, как никто другой. И я могу с тобой поговорить. И я знаю, что после всего, я не заслуживаю тебя, но я пытаюсь сказать, что люблю тебя, Анна. Очень сильно.
Задерживаю дыхание. Я не могу говорить, в глазах стоят слёзы.
Он понимает это неправильно.
— Боже. Я снова всё испортил? Я не хотел вот так на тебя нападать. То есть, я напал, но… ладно. — Его голос дрожит. — Я ухожу. Или ты можешь спуститься первой, а затем я, и обещаю, я тебя никогда больше не побеспокою…
