Я смотрел на осколки нашей дружбы и слышал свой голос, произносивший с трудом:
— Сэм, что случилось с теми двумя подростками, танцевавшими под музыку «Александер Регтайм бэнд»?
Он сбросил маску своего обаяния. Его лицо сделалось тверже, и он грубо сказал:
— Пластинка износилась, и мы стали играть в другие игры. — Он выпил свой мартини и встал. — Я лучше поеду обратно к Вики, а то она начнет волноваться, что там со мной случилось. И я не хотел бы пропустить, когда Эрика будут укладывать спать.
Он выиграл последний раунд. Я остался сидеть перед пустым стаканом.
— Пока, Нейл. Я рад, что мы все выяснили.
Я подождал, пока он ушел, а затем заказал еще мартини и попытался представить себе, как избежать жалости Алисии, когда она узнает эту ужасную новость.
— Я чувствую себя такой измученной, — сказала Вики, — и думаю, что это оттого, что я пытаюсь играть несколько ролей сразу: роль совершенной жены, отличной матери, замечательной дочери, образцовой падчерицы. Поэтому я должна избавиться от всех этих ролей и оставить лишь те, которые для меня важнее всего.
— Значит ты выбрала роль совершенной жены и матери? Ладно, это замечательно, любимая, это именно то, чего я для тебя всегда хотел, но…
— Это не значит, что я тебя не люблю, папа. Просто я должна перестать быть дочерью. Я больше не маленькая девочка, я хочу стать взрослой, но когда я вижу, как ты и мама боретесь за Эрика, это меня толкает назад в прошлое…
— Да. — Я отвернулся.
— Я хочу порвать со своим прошлым. Сэм понимает. Я просто хочу быть с Сэмом.
Мы находились в гостиной дома Келлеров на Ист-64-стрит на следующее утро после встречи с Сэмом. Большая часть мебели перекочевала из пентхауза Сэма на Парк-авеню и имела вид безликой роскоши, который бывает у мебели в самых дорогих гостиницах. Картина Брака, которую я когда-то подарил Сэму, висела над маленьким каштанового дерева столиком и совсем не подходила к раннему Пикассо, которого я подарил на свадьбу. За окном шел дождь. Я подошел к окну и посмотрел на внутренний дворик, где растения Сэма, перенесенные с террасы его пентхауза, выглядели необыкновенно хорошими для городских условий. На столе у окна лежала книга «Heute Abend», и, когда я открыл обложку, я понял, что это учебник немецкого языка.
— Не сердись, папа…
— Я не сержусь. Ты ведь знаешь, что я хочу только, чтобы ты была счастлива. Правда, не заметно, что ты это знаешь… — Я закрыл обложку книги и снова повернулся к ней. — Почему Германия? Почему Европа? Не была бы ты более счастлива в Америке?
— Я знаю, что ты ненавидишь Европу. Я не думаю, что ты поймешь.
— Нельзя сказать, что ненавижу. Просто для меня это пустой звук, как картины Рубенса. Вики, если бы я знал, что ты будешь счастливее в Америке, я направил бы Сэма в Бостон или Чикаго, чтобы открыть там филиал банка…
— Нет, я хочу ехать в Европу. Я хочу того, чего хочет Сэм. Я просто хочу быть с Сэмом.
По-видимому, Сэм превратился в своего рода Свенгали[16].
— Послушай, Вики, ты должна быть честной со мной. Не принуждает ли тебя Сэм ехать в Европу против твоей воли?
Она посмотрела на меня так, будто я выжил из ума.
— Конечно же, нет! О, папа, не будь таким глупым! Сэм ничего не заставляет меня делать против моей воли! Он очень нежен со мной!
— Ты действительно счастлива с ним?
— Конечно! Что за вопрос! Папа, пожалуйста, перестань обо мне беспокоиться! Сэм заботится обо мне так же хорошо, как когда-то заботился ты!
— Понятно, — сказал я и, подумав, добавил: — И ты считаешь, что если уедешь в Европу, то станешь более взрослой?
— Я в этом уверена.
— Тогда ты должна ехать. — Я ясно увидел, что, если Вики хочет повзрослеть, последнее дело ей мешать. Зрелая женщина, самостоятельно мыслящая, в гораздо большей степени, чем девушка, полностью зависящая от своего мужа типа Свенгали, сможет сформировать собственное мнение о том, где она хочет жить и какую жизнь хочет создать для своих детей. На горизонте замаячил огонек надежды. Кроме того, время работало на меня. В настоящее время весы перевешивают в сторону Сэма, но если я продержусь, сохраню спокойствие и сыграю роль святого, смирившегося, многострадального босса, который вытерпит любое унижение ради своей дочери, то может настать день, когда Вики устанет от Европы, и тогда перевесит моя чаша весов. Теперь моей главной задачей является примирение с Сэмом, потому что в порыве раздражения он может уйти из банка и прямым ходом уедет в Германию. Пока был его боссом, я теоретически сохранял свою власть вернуть его обратно через всю Атлантику, и в один прекрасный день мог от теории перейти к практике и использовать эту власть.
Я не любил применять выжидательную тактику. Мне не нравилось, что я позволяю Сэму обманывать меня, пока я улыбался и ничего не делал. И мне не нравилась перспектива того, что Вики и Эрик канут в Европе. Но я живучий. Испустив вздох, я собрал вместе всю свою хитрость, терпение и железную решимость, которую я выработал с годами, и сказал мягким и кротким голосом:
— Ни о чем не волнуйся, любимая! Я теперь намного лучше разобрался в ситуации. Поезжай в Европу с Сэмом, как ты и хотела, и ни минуты не чувствуй себя виноватой. Я уверен, что все в конце концов уладится…
Я замечательно играл свою роль, пока Келлеры не уехали в Европу, но когда «Куин Мери» отправилась вверх по Гудзону, я чувствовал такую депрессию, какой не испытывал никогда в жизни. Я чувствовал, что должен побыть один, но как ни парадоксально, не мог вынести и мысли об одиночестве.
— Не хочешь ли пойти в город пообедать, Корнелиус? — сказала Алисия, пытаясь быть со мной предупредительной.
Я отказался. Я знал, что ей меня жалко, и этого я не мог перенести. Выдумав какой-то предлог, я поднялся наверх, а позднее выскользнул из дома, чтобы повидать Терезу, но передумал. Я был так расстроен, что у меня не было сексуального желания, а встречаться с Терезой и не ложиться с ней в постель было глупо. Если бы мы стали обсуждать ситуацию, любое объяснение, включающее мотивы Сэма, неизбежно привело бы нас к одному предмету: та ночь в доме Кевина, мое предложение, неприглядное начало нашего любовного романа, который вообще не должен был начаться. В любом случае я не хотел, чтобы Тереза знала, что Сэм одержал надо мною верх. Пусть она думает, что я неуязвим.
— Да, сэр? — сказал мой шофер, когда я сразу же вернулся из Дакоты, как только туда зашел.
Я быстро размышлял. Мне необходимо с кем-то поговорить, но кому я мог открыться, не потеряв достоинства? Я опять столкнулся все с той же проблемой: осталось так мало людей, которым я могу доверять. На этот раз я не могу поговорить ни со Скоттом, ни с Джейком; никому из тех, кто работает в моем банке или сотрудничает с ним, я не мог сказать, что Сэм нанес мне сокрушительное поражение. Быть может, Кевин… Кевин может меня развлечь, хотя, конечно, я не стал бы вести серьезный разговор с гомосексуалистом. Но, по крайней мере, он знает обстоятельства моего завоевания Терезы, и поэтому мне не придется долго объяснять поведение Сэма.
