– Мне очень жаль, – прошептала Этери, наливая ему чай. – Она так больше и не вышла замуж?
– Нет, почему же? Вышла. Уже после войны. Она же была молода и хороша собой. В ней заметно сказалась грузинская кровь. Я тебя приглашу к себе, если ты не против, тем более это тут рядом. У меня осталось много фотографий. Но второй брак оказался неудачным, они развелись, и детей у них не было.
Этери не знала, что сказать.
– Но она… все-таки прожила интересную жизнь, раз знала столько языков.
– О да, бабушка была… как это называется? A character.
Еще в машине, пока ехали в ресторан, между ними установился особый стиль разговора. Оба переходили с русского языка на английский и обратно прямо посреди фразы, когда не знали какого-то слова или хотели поточнее выразить мысль. Их это нисколько не смущало.
– Оригиналка, – подсказала Этери.
– Верно! Между прочим, ее мать так и не выучила китайский, хотя много лет прожила в Китае. Она была, как ты говоришь, из тех, кто ждет, что все выучат английский. А бабушка не только свободно говорила на нескольких диалектах, когда Мао Цзэдун провел языковую реформу, она стала заниматься и сдала экзамен. Это не принесло ни славы, ни денег, но она хотела быть в курсе. При этом кляла на чем свет стоит председателя Мао, испортившего китайский язык.
– Как ее звали? – спросила Этери.
– Ты не поверишь, но она была твоей тезкой. Ее звали Эстер, Эсфирь. Это означает «звезда». Хотя ты – скорее «эфир». Я даже каламбур придумал: ethery Etery. Эфирная Этери.
– А разве есть такое слово – «ethery»? «Эфирный» будет «ethereal».
– Есть и «ethery». Английский язык богат.
– Ладно, комплимент засчитан. Хотя меня скорее можно сравнить с ленточным червем, – неожиданно желчно заметила Этери.
– Тогда давай мы будем парой ленточных червей, – осмелился Айвен.
Этери рассмеялась. С ним было легко. Весело. И не надо бояться впасть в истерику. Интересно, он женат? Спросить? Неловко. А вдруг он гей? Среди англичан много геев…
Этери поняла, что ей ужасно не хочется, чтобы этот англичанин оказался геем. Он ухаживает за ней. Откровенно ухаживает, можно даже сказать, приударяет. Одет нормально, даже консервативно. Костюм – настоящий классический твид, под пиджаком, который он с ее разрешения снял, тонкий, хорошего качества бежевый свитер в ромбик с треугольным вырезом и обычная белая рубашка. Этери устремила взгляд на его уши. Она так и не решилась спросить у Кенни, что означают колечки у него в ухе и означают ли что-нибудь вообще, но у Айвена никаких колец в ушах не было. И слава богу.
– Как бы то ни было, – вернула она разговор в прежнее русло, – в Грузии Этери очень популярное имя. У нас есть эпос – «Этериани».
– Я слышал, что есть опера «Авессалом и Этери», но не знаю, в чем там дело. Это что-то вроде «Ромео и Джульетты»?
– Скорее что-то вроде «Тристана и Изольды». Вариантов множество, но суть сводится вот к чему: Этери была бедной пастушкой, сиротой и при этом немыслимой красавицей. В нее влюбился царевич Авессалом. Моего отца так зовут, – добавила Этери. – Он художник. Авессалом Элиава.
– Прости, я знаю только одного художника Элиаву, – кротко извинился Айвен. – Его звали Александром.
– Это мой дедушка. Папе ужасно обидно, что дед его затмевает. Ладно, это ты меня извини, я отвлеклась. Итак, Авессалом насмерть влюбился в Этери. Она в него, ясное дело, тоже. А его отец, царь, страшно разгневался: у Авессалома уже есть невеста, царевна из соседней страны, они обручены с колыбели. Из-за Этери вспыхнула война с соседним царством. И был у царя хитрый и коварный визирь Мурман… Ты понимаешь, что такое визирь?
Айвен кивнул.
– По-английски так и будет – vizier. И что же дальше?
– Мурман тоже безумно влюбился в Этери и пообещал царю, что колдовством освободит царевича от любви к ней, но при условии, что Этери достанется ему. Царь пообещал. Мурман пошел к колдуну и в обмен на свою бессмертную душу достал страшную отраву и противоядие. Он подсыпал отраву Этери, и она заболела. Не просто заболела, она запаршивела, все тело покрылось червями. Стоило оторвать одного, как на его месте вырастал клубок новых. Мурман объявил, что вылечит Этери, если она расстанется с Авессаломом и будет принадлежать ему, Мурману. Но Авессалом так и не разлюбил Этери, даже несмотря на уродство, а узнав, что им придется расстаться, умер от горя. Этери покончила с собой. Царь, тронутый такой великой любовью, приказал похоронить их рядом, но Мурман закопал себя в землю живьем между ними. Даже после смерти он не дает влюбленным соединиться. На могиле Авессалома растет роза, на могиле Этери – фиалка, они тянутся друг к другу, но на могиле Мурмана вырос колючий кустарник, вставший живой изгородью между Авессаломом и Этери.
– Красивая сказка! – Айвен поставил на блюдце допитую чашку. – Кстати, об опере. Хочу пригласить тебя в Ковент-Гарден. В любой день. Скажем, завтра или послезавтра?
– А мы достанем билеты?
– У меня ложа. – Айвен извлек телефон и вошел в Интернет. – Так, завтра «Норма». Послезавтра «Золото Рейна», потом… они всю тетралогию поставили, так что до конца недели – сплошь Вагнер.
– Прости, я не люблю Вагнера.
– Значит, пойдем на «Норму»? Голоса хорошие.
– Пойдем.
– Заметано, как у вас говорится. Можно мне посмотреть твой дом? Я вижу, у тебя тут картины…
– Конечно. – Этери приглашающим жестом повела рукой по воздуху.
Он выбрался из кухонной зоны и обошел кругом всю комнату.
Трехстворчатый платяной шкаф с зеркалом во весь рост, книжные полки, рабочий уголок с письменным столом и компьютером, красивый резной шкафчик с пазами для винных бутылок и весьма впечатляющая винотека. Все устроено разумно, компактно, как он сам устроил бы, будь это его дом.
Айвен принялся рассматривать фотографии. Одна стояла на письменном столе, другие висели в рамочках на стенах. Двое очаровательных мальчиков, один с черными, другой с золотыми волосами. Ее дети… Но он отметил, что ни на одном из снимков нет мужчины. Только дети да лохматые черные собаки. Ему очень хотелось спросить об их папе, но как-нибудь ненавязчиво, а в голову ничего не приходило. Он не знал, что уже решил эту проблему, пригласив ее в оперу, и что ждать осталось совсем недолго.
– Прелестные малыши! – сказал он вслух.
– Когда спят зубами к стенке. – Этери подошла к нему. – А на самом деле сущие черти. Вот это Сандро, а это Нико.
– Сандро – это в честь дедушки?
– Да. Нико тоже в честь дедушки, маминого отца.
– Я вижу, у тебя тут ньюфы… Целых двое!
– Мать и сын.
– Сейчас попробую вспомнить… – Айвен прикрыл глаза, вспоминая. – У Байрона есть эпитафия ньюфу. Этот несчастный ньюф заразился бешенством. Байрон ухаживал за ним до самой смерти, не боясь, что пес его укусит. – Запрокинув голову и по-прежнему прикрыв глаза, он начал декламировать:
