Старый маркиз Казати давно уже покоился на кладбище Караваджо в своем фамильном склепе в нескольких шагах от матери Чезаре, но он застал становление форпостов империи Больдрани. А инженер Феррари, этот неисправимый игрок, нашел свою смерть на извилистой горной дороге. Возвращаясь в очередной раз из Баден-Бадена, он, верно, задумался за рулем о Достоевском, великом завсегдатае этого игорного дома.
Чезаре тогда уже не нуждался в них. Его собственное состояние настолько выросло, что он смотрел гораздо дальше как в экономике, так и в политике. Основы империи Больдрани были столь прочны, что он мог рассчитывать на инвестиции из тех четырехсот миллионов долларов (десять пошли ФИАТу, двадцать — Эдисону), которые Соединенные Штаты предоставили в виде кредитов итальянской промышленности в лице самых видных и перспективных ее представителей.
Умело пользуясь Доменико Скалья, своей длинной и надежной рукой, он совершил в те годы крутой взлет в строительном бизнесе и банковском деле. Не связывая себя ни с одной партией, ни тем более с правящим режимом, он все чаще заставлял считаться с собой. Не зная ни слова ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки, он ворочал, однако же, колоссальными делами во всех этих странах, имея связи с самыми влиятельными представителями коммерции и финансов во всем мире.
Но какой смысл имело все это в ту ночь, когда образ Марии заслонил собой все и вся. Он, всемогущий Больдрани, был уже пленником ее красоты, скромной и вызывающей, непорочной и чувственной одновременно.
В последующие дни его дом был взят приступом и оккупирован бандой наглых захватчиков, врывавшихся в своих грязных сапожищах в коридоры, завладевавших комнатами и гостиными и даже проникшими в его собственный кабинет. Это было маленькое войско каменщиков, штукатуров, маляров, обойщиков, столяров и плотников, плиточников, сантехников, электриков, которыми Мария командовала с энергией и непринужденностью опытного полководца.
— Это не дом, а просто бедлам! — вскричал Чезаре в бешенстве уже на второй день после этого адского беспорядка. В знак протеста он отказался от завтрака и вышел, яростно хлопнув дверью.
— Ах, синьора Мария, — затрепетал Амброджино, напуганный гневом хозяина. — Что же будет? Что нам теперь делать? — И он молитвенно сложил руки, словно отдавая себя на волю небес.
— И вы не боитесь, синьора Мария? — опасливо высунулась из кухни Чеккина.
— Он будет доволен, когда я приведу этот дом в порядок, — заверила их Мария, занимая свое место на командном пункте, готовая повелевать и решать.
Чезаре позвонил из конторы около одиннадцати.
— Сегодня я обедаю в «Савини», — сообщил он мрачно, давая ей понять, на какие жертвы он идет по ее вине.
— Хорошо, синьор Чезаре, — ответила ему Мария, поглощенная своими грандиозными работами.
Несколько дней спустя позвонил Пациенца.
— Можно узнать, что ты там натворила? — озабоченно спросил адвокат.
— Кто, я? — обиделась Мария. Ее постигла участь всех реформаторов: ее критиковали, на нее ополчились все, и у каждого, начиная от самого Чезаре Больдрани и кончая Чеккиной, имелось свое мнение.
— Чезаре признался, что вынужден скрываться в Караваджо, — сообщил Пациенца. — Он вне себя.
Мария рассмеялась.
— Но он же дал мне разрешение, — закричала в трубку она. — Конечно, дом полон штукатуров и маляров, которые снуют туда-сюда, но я же пытаюсь придать респектабельность его владениям, и у меня нет волшебной палочки. Господь наш, — пусть Пациенца напомнит хозяину, — сотворил мир за шесть дней. А я всего лишь слабая женщина, экономка, но обещаю за это же время изменить к лучшему его дом.
— Ладно, — успокоился Пациенца, которому были хорошо знакомы вспышки гнева Больдрани, когда кто-нибудь вмешивался в его личную жизнь. — В конце концов у него это пройдет. Ты права, дом действительно нуждается в основательном ремонте. Когда закончится это светопреставление, позвони мне. Я предупрежу его, что путь свободен.
— Надеюсь, он хоть изредка будет давать о себе знать, — недовольно сказала Мария. — А далеко это Караваджо?
— Тридцать пять километров, — ответил Пациенца. — Полчаса на автомобиле.
— И что же теперь, — обеспокоилась она, — он должен каждый день ездить туда и обратно?
— Ну, это не самая большая жертва.
— Тогда я спокойна. — Она представила Чезаре, одинокого на этой пустой вилле, как ей казалось, мрачновато-запущенной, и ей стало жаль его.
— А что, красивая эта вилла Караваджо? — спросила она, обедая вместе со слугами в кухне.
— Чудесная, — ответил, поспешно проглотив кусочек, Амброджино.
— Синьор Чезаре купил ее у графа Казати, — вмешалась по обыкновению Чеккина.
— Ты несносная женщина, — запротестовал Амброджино, — никогда не дашь мне слова вставить.
— А что, запрещено говорить? — рассердилась она, вытирая рот салфеткой.
— Нет, конечно, — успокоила ее Мария. Ей не терпелось узнать об этой усадьбе.
— Вы знаете, синьора Мария, кто такой граф Бенедетто Казати? — спросил Амброджино.
— Ну, да, я слышала о нем.
— Граф Казати владел этой виллой, которая понемногу приходила в упадок, — неспешно начал свое повествование Амброджино, — и тогда он захотел продать ее…
— Но не находил покупателя, — опять не удержалась Чеккина. И тут же в знак раскаяния прикрыла себе рот рукой.
— Вот тут-то, — продолжал Амброджино, метнув на нее свирепый взгляд, — и появился синьор Чезаре. За сумму, как говорят, непомерную, он купил эту никому не нужную виллу. Трудно даже сказать, сколько ему пришлось вложить денег, чтобы привести в порядок эту виллу, но сейчас она просто загляденье. При ней есть фруктовый сад, огород, обстановка же роскошная. Правда, и забот не оберешься. Думаю, что синьорина Джузеппина заболела отчасти из-за этого. Уж очень она переживала, чтобы все там было ладно. Но зато теперь это чудо.
— А ты уверен, Амброджино, что рассказал ей все? — ехидно спросила служанка. — А что еще я должен был рассказать?
— Историю, которая стоит за всем этим, — ответила, торжествуя, Чеккина.
— Да ну, — отмахнулся от нее Амброджино. — Все это сказки, легенды. Выдумки женщин, которым дай только посплетничать.
— Ее называют «Силенциоза», эту виллу, — сообщила, понизив голос, служанка. — Не хотите ли узнать, синьора Мария, почему ее так назвали?
— Да ты же сама умираешь от желания рассказать ей это, — ехидно заметил Амброджино.
— Послушайте, синьора Мария, — подкрепившись глоточком вина, начала она с таинственным видом. — Раньше-то эта вилла называлась «Карлотта». Так звали старую графиню Казати, мать графа Чезаре. И вот, скажу я вам, лет пятьдесят, а может, и сто назад, — уточнила она, округляя и без того внушительную цифру, — на этой вилле умер от горя граф Чезаре Казати. Он был добрый, как голубок, но имел, на свое несчастье, один глаз воловий. А умер он с горя, потому что ему не позволили жениться на его любимой девушке, поскольку она была из простонародья. Тогда-то и изменилось название виллы — ее стали называть «Силенциоза». И с тех пор… — Тут Чеккина наклонилась вперед, приглашая и Марию с Амброджино сделать то же. — И с тех пор по ночам там появляются духи, — шепнула она и, быстро перекрестившись, забормотала молитву.
