Заказчицей оказалась Лилианна. «Лилианна Панкратова, супруга Олега Станиславовича» - пояснял неизвестный ей генерал с экрана смартфона. Перевод средств на Стешин расчетный счет был осуществлен с ее компьютера, как и перевод уже со Стешиного счета исполнителю. Это выяснили после того, как удалось отследить MAC-адрес, с которого производилась операция. Он совпал с тем, что был у госпожи Панкратовой. Уже позднее органы установили, что незадолго до покушения Лилианна Людовиковна скопировала себе ключ безопасности Олега Станиславовича, которым тот пользовался для выполнения операций с кайманским счетом, и таким образом получила к ним полный доступ. Счет для Стефании Яновны она открыла так же самостоятельно, пользуясь банкингом собственной сетки кофеен – как юрлицо запросила открытие карты сотруднику, предоставив копии всех необходимых документов.
На этих мелочах и прокололась.
И Стеша тоже чувствовала себя проколовшейся, потому что дышать становилось невыносимо. Получается, Моджеевский с первого дня все знал. С самого первого дня. И яхту Панкратову одалживал с определенными целями. И в план был посвящен.
А если он был посвящен, то какова вероятность того, что и Андрей был в курсе?
Андрей – мог быть в курсе?
Ее Андрей – мог?
Сначала? Или потом? Или когда?
Они же все вместе сидели в кабинете Моджеевского, и Малич сам – сам! – предположил, что Олег может быть жив.
Все это было спектаклем, поставленным для нее одной? Она вот играет на публику, а эти двое и их начбез – сыграли только для нее? Тогда, в тот день, когда она Андрею окончательно, насовсем себя вручила... Полностью. Ничего за собой не оставив.
Он – мог? Добровольно отдать ее, позволить им всем...
- Перестань, - хрипло сказала Стеша, подняв голову и снова взглянув на собственное отражение. Глаза сверкали, как у дикой кошки, которая вот-вот взвоет и бросится на людей. Всего-то и надо – успокоиться. Подумать. Найти причины, почему он не мог. Где-то они должны быть, где-то на поверхности, потому что не должна была она так ошибиться. И самое главное, что Андрей – не должен был делать из нее прикрытие для всех них.
Она снова разблокировала телефон и зашла в чат с Маличем. Сообщения этого утра были скудными, как и во все последние дни. Там он отвечал сдержанно и без подробностей. Ее бы это очень бесило, если бы не репетиции в театре и не его дочки, которые заполнили собой все свободное время, которое еще оставалось.
Может быть, в этом и ответ?
В собственной значимости для него она все еще сомневалась. В значимости Жени и Юли – ни капли. И потому он бы не стал... нет, он бы не стал.
Вот только все сказанное на брифинге в пух и прах разбивало ее заключения и доказательную базу.
Стеша быстро стащила с себя джинсы и рубашку, скинула белье и забралась в ванную. Обычно вода помогала расслабиться, а теперь никак не выходило. Ей обязательно нужно было построить в голове конструкцию, на которой она будет держаться до возвращения Андрея. И желательно, чтобы та не была такой уж хлипкой. Чтобы ее хватило. Чтобы не сдуло ветром.
Закрыла глаза, погружаясь во тьму, от которой ей всегда было страшно. Задержала дыхание. Нырнула. Досчитала до двадцати.
А потом вверх, за глотком воздуха, чувствуя, как по лицу стекают струи воды.
Полотенце. Телефон. Чат.
«Спишь?»
Она почти что видела Андрея на кровати в гостиничном номере. Раз – он открыл один глаз, потому что рядом пиликнуло. Два – потянулся к трубке, жмурясь и догадываясь о том, кто пишет. Три – улыбка коснулась его губ, в очередной раз преображая лицо. Четыре – четыре тычка по раскладке клавиатуры.
«Сплю».
Ты знал? – задвигались Стешины губы. И она почти готова была это написать.
Ты – знал?!
Она снова зажмурилась, пытаясь встряхнуть свои мысли, цеплявшиеся за то, за что они не должны цепляться.
«Тогда спокойной ночи!»
«И ты дуй спать, завтра поговорим, я все расскажу».
«Завтра премьера».
«Я помню, я буду».
«Я люблю тебя».
«И я тебя. Спи».
- Сплю, - сказала Стеша трубке и заблокировала экран, погружая во мрак и его.
Потом на голом упрямстве вымылась, вылезла из ванной, обмотавшись полотенцем, и поплелась на кухню. Выпила таблетку снотворного в надежде, что это поможет заснуть – иначе шум внутри всего ее существа, вибрирующий и норовящий прорваться наружу, не даст ей спокойно жить. Когда шла в их с Андреем комнату, бросила взгляд на Юлькину дверь, из-под которой тоже лился свет. Сидела там тише мышки. Утром надо встать пораньше и приготовить завтрак. Потому что потом точно будет не до того. В десять Аркаша просил явиться в театр – генеральный прогон, и Стеша была его должницей, чтобы игнорировать, включая звездность. А как Юлька без завтрака? Юлька и Андрей, который должен приехать, чтобы все ей рассказать.
Господи, что он ей расскажет? Хочет ли она знать то, что он ей расскажет?!
Наконец, натянув на влажное тело кремовый нежный шелк, Стеша залезла под одеяло и накрылась простыней. Несколько секунд пялилась в потолок, тускло освещаемый ночником, который принес Андрей на следующий день, после того, как она поселилась в его доме.
Может быть, в этом и ответ? Может быть, только это и важно?
Судорожно глотнув, чувствуя, как сводит скулы от желания расплакаться, она вдруг вспомнила единственно главное, на чем могла зиждиться вся та конструкция, которая удержала бы ее от глупостей, которых она и без того натворила немало.
- Тебе придется учиться доверять, - прошептала Стеша, широко раскрыв глаза. – Для начала – ему, потом – близким и друзьям.
И подгоняла время, чтобы поскорее взошло солнце, которое, она знала это точно, должно отогнать ночных демонов.
Именно эти демоны, отогнанные от Стефании, и заглянули в номер к Маличу на другом конце страны. Явились во тьме, оборотясь зятем его, Романом Романовичем, сунувшимся к нему в комнату. Во всяком случае, выглядели в точности как он, врубивший в комнате свет и скомандовавший:
- Андрей Никитич, просыпайтесь!
Малич от неожиданности резко сел на кровати и совершенно сонно, пытаясь сообразить, где он и что происходит, спросил:
- Который час?
- Три часа ночи. Ехать надо, - мрачно ответил Моджеевский, стоя у двери. Уже был одет в дорогу и, насколько Андрей Никитич мог судить в своем еще не вполне проснувшемся состоянии, весьма и весьма взъерошен. Причем непонятно – от недосыпа или от злости.
Злиться было от чего. Несколько дней они не могли выбраться из того дурдома, в который загнали себя сами. Сначала ждали, пока Ромины знакомые в органах разродятся и все подготовят, потом Панкратов в последний момент испугался, что его сейчас сдадут властям и посадят, и по этому поводу задумал побег. Удержали – закатил истерику. Текущие сутки были самыми кошмарными во всем их предприятии. Сначала банкир нервы потрепал, потом был перелет, потом, когда ступили на родную землю, прямо из аэропорта уехали в управление госбезопасности, где пришлось общаться с мужами государственными до хрипа в горле, пока Роман не сделал пары звонков, чтобы все это прекратить.
По плану должны были в тот же день отбыть в Солнечногорск, но очень быстро поняли, что нифига – с ног валятся. Надо хоть несколько часов поспать, прежде чем снова отправляться в дорогу. С тем и зарулили в гостиницу, где попадали без задних ног. Лично Андрей Никитич даже не помнил, как устроил голову на подушке.
- Мы же договорились в пять вставать, - проворчал Малич, пытаясь раздуплиться и хоть как-то оценить, насколько он готов прямо сейчас вылезти из постели. Ускорения ему придал все тот же Моджеевский.
- Эти идиоты из министерства брифинг вчера вечером провели.
- Как вчера вечером? – опешил Андрей и быстро опустил ноги на пол.
- Вот так. Не терпится звездочки на погоны нацепить и медальки раздать. Они провели чертов брифинг вчера, и вы понимаете, что это значит?!
О! Малич прекрасно понимал, что это значит. Слишком хорошо понимал, что очень скоро им всем не поздоровится.
