Майя попробовала пошевелить головой: удалось. Повернула её на бок, просипела:
– Мама!
Софи вздрогнула, открыла глаза, точно такие же, как у старшей дочери, потянулась, накрыла руку:
– Привет! С возвращением!
Поняв, что говорить очень трудно, вгляделась в омутное беспокойство материнских глаз, вопросительно подняла бровь: «Что со мной?».
Софи несколько раз поцеловала бледные пальцы, неподвижно лежащие на краю больничного одеяла, и стала тихо рассказывать:
– Май, мы с папой привезли тебя в Париж. У тебя были осложнения, но теперь уже всё позади. Пить хочешь?
Девушка согласно прикрыла глаза, потом снова открыла. С трудом втянув воду из соломинки, снова уставилась на мать.
– Ты скоро поправишься, мы заберём тебя домой.
Софи нежно улыбнулась:
– Поль был так сердит на всех на вас, я думала, он поубивает ребят и тебя в том числе! Ты не представляешь, как он бушевал! Я никогда его таким не видела. Думаю, тебе придётся выдержать немало неприятных минут, но ты справишься.
Майя выдавила:
– Что… с этим?
Софи посерьёзнела:
– Ты сломала ему гортань и четвёртый позвонок. Он жив, но в коме. Даже если выживет, то останется парализованным.
Снова еле выдавила:
– Давно… я?
Мать отвернулась к окну:
– Уже две недели. Три дня в Петербурге и десять – здесь.
Потом снова посмотрела на дочь:
– Не разговаривай. Папа придёт, может, он сам тебе что-нибудь расскажет. Какое-то время тебе придётся побыть здесь. Но и я, и папа, и Юл – он сейчас тоже здесь, мы будем рядом, – вымученно улыбнулась: – Август в Петербурге, он теперь там на царстве, пока тебя нет.
Майя не послушалась и снова задала вопрос:
– Анри… где?
Софи прикоснулась прохладными пальцами к пылающему лбу девушки, и от этой мимолётной ласки в пальцах отозвался пережитый ужас. Постаралась ответить мягко:
– Папа его уволил.
Майя дёрнулась, и мать едва успела её удержать, легонько надавливая на здоровое плечо:
– Лежи спокойно. Ты поправишься и сама во всём разберёшься. Ты хочешь видеть Анри?
Дочь снова прикрыла глаза, из-под век побежала горячая прозрачная струйка. Софи опустилась на колени рядом с кроватью:
– Не плачь, маленькая, ты же никогда не плачешь, девочка моя, я позову его, он придёт, я поговорю с врачами, хоть папа и не разрешал ему, но я обязательно договорюсь, шшшшш, девочка моя, не плачь, всё хорошо будет…
Через несколько минут Софи поняла, что дочь снова провалилась в забытьё, торопливо поднялась и вышла в просторный больничный коридор.
* * *
На следующий день, когда Верлен очнулась, в палате было светло. Дышалось тоже уже легче. Дверь, четыре стены, прозрачные трубки, попискивающие мониторы, а за окном – сапфировая пыль летнего неба, в ломком воздухе растворялись тонкие трели проснувшихся птиц, отзывчивых к прикосновениям света и ветра. Тонкая пудра облаков постепенно рассеивалась, уступая место надвигающейся индиговой глубине. Захотелось вдохнуть в уставшие лёгкие разом всё: и игольчатый лес, и мокрые луговые травы, и эту глубину, – но острая боль пронзила грудь, и липким комком в горле встал кашель. Повернув голову вбок, уставилась на стоявший на столике стакан с водой. Дверь открылась, вошёл молодой мужчина в зелёной медицинской робе, подсел, изучающе глянул, подал стакан. Дождавшись, пока Майя сделает несколько глотков, умело и быстро ощупал, осмотрел, удовлетворённо кивнул:
– Ещё четыре – пять дней полежите, потом поедете домой. Но восстанавливаться придётся долго, месяца два. У Вас всё будет чудесно, организм сильный, самое страшное уже позади.
Встал и вышел, но тут же дверь снова распахнулась, и на пороге возник отец. Замер на мгновение нахохлившимся ястребом и решительно вошёл. Прикрыл створки, подтянул стул поближе к кровати, вперился прозрачными серыми глазами в осунувшееся лицо старшей дочери.
Верлен легко прочитала в его глазах гнев, боль, тревогу и подумала: или père разучился держать маску, или ей теперь доступны тайные знаки человеческих чувств. Прикрыла глаза, отгоняя воспоминания о том ключе, который вскрыл её, прислушалась: отец встал, сделал несколько шагов и, видимо, остановился у окна, потому что на лицо теперь падала тень. Внезапно тишину нарушил глубокий голос:
– Я просил тебя подождать… Быть терпеливой. Твой бунт против наших правил чуть не стоил тебе жизни.
Майя прошептала, не открывая глаз:
– Ты не узнал бы того, что узнали мы.
Поль Верлен, преуспевающий банкир, великолепный игрок в финансовый «покер» на биржах, знаток рынков, стальные нервы, мыслящий, как охотящаяся гремучая змея, едва справлялся с желанием обнять дочь и расплакаться от пережитого ужаса, но продолжал держаться единственно известной ему линии поведения. Иначе он не умел, поэтому продолжал говорить, стараясь быть спокойным:
– Ты могла бы довериться мне. Я нанял бы людей, мы бы разобрались. Твоя догадка оказалась верной, но средство, которое вы использовали, никуда не годилось. Он мог тебя убить. Ему это почти удалось. И это – следствие ваших ошибок, вашего… гусарства, ухарства, этого неизменного русского «авось!». Шамблен рассказал мне, что вы сделали.
Майя проскрипела:
– Зачем… ты его… уволил?
Отец незаметно пожал плечами и неожиданно горько выговорил:
– Он нарушил условия договора со мной. Я требовал его ежедневного доклада с тех пор, когда ты только занялась расследованием. Он докладывал, но далеко не всё. И допустил, чтобы этот ублюдок напал на тебя. Я не прощаю таких нарушений. Я назначил на его место…
Майя прервала его:
– Нет.
– Что – нет?
– Ты вернёшь его.
– Никогда.
Девушка всё ещё не открывала глаз:
– Вернёшь. Расскажи мне… что ещё вы узнали.
Внезапно всегда прямой и строгий Поль сгорбился, осел разрушенным Карфагеном. С усилием повернул голову, уставился в окно:
– Костяков обнаружил связь через несколько фирм той конторы, где мы приобрели программу. Она через подставные фонды и офшоры принадлежит Солодову, так что он вовсе не прекратил работать. Просто передал основное управление. В принципе, программа очень даже неплохая. Я так понял, что не мы одни её приобрели. У этого подонка, видимо, были большие аппетиты. Стоит она, конечно, громадных денег. Но Сергей доделает её, и она будет полезна.
У него был обыск. Костяков выполнил твоё задание, но нашёл совсем немного, этот ублюдок умеет затирать следы.
Тут Верлен замолчал, потом, словно споткнувшись, устало продолжил:
– Ты прости, что я тебе не поверил. Но ты могла попросить меня о помощи.
Майя с горечью проговорила:
– Я подозревала… тебя. Потому что ты… не доверял мне. Ты не учёл… в своих расчётах… человека. Его чувства. Его потери. Его мотивы. Ты теперь понимаешь, зачем он?.. зачем он всё это делал? Что он потерял?
