– А что я ему скажу? Про письмо? – еще пыталась слабо защищаться Нина.
– Скажешь, что отправила. А не твоя забота, как болгарская почта работает.
Они замолчали и вскоре перелетели по эстакаде через Московскую кольцевую дорогу. Сквозь туманные облака пробилось солнышко и Нина спросила грустно:
– Что ты всегда такой не добрый ко мне, Женя?
– Добрые сейчас спят, – буркнул он. – А я тебя, как видишь, на аэродром везу.
– Доехать я и на такси могла.
– Могла. Ребенка на кого оставила?
– Наталья присмотрит. Если не трудно, позванивай ей, вдруг что понадобится.
– Боюсь, что мы с твоей Натальей запьем на пару. И забудем твоего Игоречка в какой-нибудь пивной.
– Она умеет держаться, когда надо.
– А я – нет.
– И не хочешь?
– Может быть, и не хочу.
– Почему? Все ведь говорят, что ты еще себя покажешь по-настоящему.
На мгновение он оторвался от руля, косо и быстро взглянул ей в лицо и сказал с зажатым надрывом:
– Не лезь мне в душу, ладно? Не лезь в мою жизнь. Я ведь не спрашиваю, кого ты любишь, кого ненавидишь, о чем и о ком мечтаешь. Я и жене своей этого не позволял.
Она сказала как можно мягче:
– Наверное, Женя, поэтому она от тебя и ушла.
– Наверное. – По губам его скользнула презрительная усмешка. – Но пусть лучше ушла, чем копалась бы в моей душе своими железными лапами.
– У меня лапы не железные.
– А в твоих услугах я и вовсе не нуждаюсь. – Он вдруг засмеялся: – Пока трезвый, во всяком случае.
– Черт бы тебя побрал, Женька! – искусственно и манерно засмеялась она. – В таком случае, я тебе привезу целый ящик этой «Мастики», и пей, пока не посинеешь, только будь ты ко всему добрей.
– Дельная мысль. Насчет ящика, конечно. – Сдержанно сказал он и до Шереметьева они уже больше не разговаривали.
Нина смотрела на летящую навстречу дорогу, шины ровно и монотонно жужжали под ногами, мотор работал едва слышно, в машине было тепло и по-своему уютно, и больше всего Нине хотелось сейчас прижаться к плечу Воробьева, обнять его, закрыть глаза и так ехать и ехать бесконечно и наплевать на всякую Болгарию, пусть бы эта дорога продолжалась до конца. Но кто ж его знает, хотел ли этого Воробьев, а к тому же, подумала Нина, далеко бы они уехали, если б она повисла у него на шее, да на такой повышенной скорости движения, которая требует полного внимания и собранности водителя. Пожалуй, через минуту протаранили бы первый километражный столб.
Он остановил машину невдалеке от стеклянных дверей входа в здание аэропорта и выключил мотор.
– Ищи их на первом этаже. Около табло.
– Я знаю.
Этого момента, когда она будет выходить из машины, Нина ждала напряженно и подготовилась к нему. Уже заранее твердо решила, как будет прощаться. А потому открыла дверцу, выставила на асфальт свою сумку, повернулась и сказала:
– Ну, до свиданья.
После чего обняла за плечи и крепко поцеловала его в сухие, жесткие губы.
Он вздрогнул, чуть отпрянул и пробормотал:
– До свиданья.
Нина вышла из машины, подхватила свой багаж и двинулась к стеклянным дверям, которые, к ее удивлению, неожиданно распахнулись перед ней сами собой. Она прошла сквозь них и оглянулась – двери так и дергались, едва к ним кто-то подходил, цирк да и только.
Андреева она разглядела около табло прибытия-отправки самолетов сразу. На полголовы выше нескольких человек, которые его окружали, он увидел Нину, едва она подошла, и, прервав разговоры, сказал громко:
– Вот и последний член нашей делегации. Последний по времени прибытия, а не по значению. Прошу любить и жаловать, леди и джентльмены, младший редактор нашего отдела Агафонова Нина Васильевна.
От такого представления Нина несколько растерялась и, пожимая протянутые руки, едва успевала запоминать, с кем знакомится.
– Анна Донцова, «Искусство кино».
– Кленов Пал Палыч, Останкино.
– Дронов Сергей Павлович, «Экран».
Все трое вежливо улыбались, особой приязни и заинтересованности к Нине не проявляли, никаких опасных вопросов, которых Нина побаивалась, пока не задавали. Одеты были по-деловому, багажа у всех было очень немного, у Андреева, судя по всему, кроме плоского кейса, с собой не было вообще ничего.
Радиотрансляция над головой объявила что-то про Софию и Андреев сказал:
– Начинается регистрация. Занимайте очередь, братцы, а мы с Ниной Васильевной пойдем выпьем по кофе на дорогу.
Он чуть прикоснулся к локтю Нины, и они отошли от группы. Андреев разом и без поисков нашел буфетную стойку, на минуту оставил Нину около высокого стола и действительно вернулся с двумя чашками кофе, хотя она понимала, что он оторвал ее от группы для того, чтобы провести инструктаж.
– Как предполетное настроение? – спросил он, едва улыбнувшись.
Нина увидела, что здесь, перед вылетом, перед общей то ли работой, то ли отдыхом – это был несколько иной человек. Сдержанность и закаменелость, присущая ему на работе, слегка размягчились, во всяком случае, начальственных нот в голосе не слышалось.
– Нормально, Аркадий Сергеевич. Только я не понимаю, когда вы мне должность новую вручили. И зачем?
– Тактические соображения, – ответил он. – Группа считается творческой все-таки, а не туристической. И потому вы являетесь представителем нашей редакции. Как и я. До сих пор это место, как я вам говорил, на фестивалях занимала Виктора Самойлова, и при всем своем скудоумии она справлялась с обязанностями прекрасно. Хотя можете мне поверить, что по ее данным из нее такой же младший редактор, как из меня японский император.
– Но что мне надо там делать?
– Я же сказал – ничего. Каждый день будете сидеть в зале и смотреть фильмы, которые в основной своей массе будут скучными до того, что скулы сводит. Переводчик у нас будет, первые три денька для виду посидите, а потом и этого не требуется. Погуляете по городу, поохотитесь по магазинам.
– А если начнутся профессиональные разговоры?
– Молчите с многозначительным видом. Или несите любую чепуху, которая в голову взбредет. Профессиональный кино– телекритик здесь только Донцова. Остальные просто трепачи.
Одним махом он допил свой кофе и весело сказал:
– Поехали.
Пока стояли в очереди на регистрацию, Нина подумала, что если у них на Шаболовке могла числиться в редакторах такая пустозвонка и кривляка, как Ирочка Дуйкова, то с таким уровнем она, Нина, как-нибудь справится. Достаточно она все же, в конце-то концов, прочитала и даже слушала лекции Комаровского и Женьки.
От общего предполетного волнения Нина даже забыла пугаться на всех контролях по поводу того, что тайно и контрабандно везет какие-то доллары, которые не вписала в бумажку декларации, но, как и обещалось всезнающим Петей, никто ее голой не досматривал, не ощупывал, и вообще, серьезно к пассажирам относился только солдат, который, сидя в стеклянной будке, проводил последнюю проверку документов. Тот и в документ внимательно вчитался, и в лицо Нины долго смотрел, сравнивая его с фотографией.
