— Я вызову моего доктора, — решила мама, выходя их комнаты в поисках сотового телефона, который и так уже держала в руке. — В самом деле, не будем же мы вот так стоять и смотреть, ничего не предпринимая, и гадать, что это — что-то серьезное или нет.
Если бы Сельваджа не забеспокоилась вдруг, мама оставила бы ее дома на пару дней и она оправилась бы, как ни в чем не бывало, но она вскрикнула:
— Нет! Я же говорю, это ерунда, я не хочу врача!
И пытаясь спрятать лицо, она сжала твою руку еще сильнее. Ты совсем растерялся и молчал, не в силах отвести от нее взгляда, стараясь найти объяснение всему этому, но безрезультатно.
— Сейчас приедет Людовика, и все мы почувствуем себя спокойнее, — настаивала мама, вернувшись в комнату Сельваджи и обнаружив, что сотовый телефон все это время был у нее в руке.
В ответ Сельваджа расплакалась, окончательно сбив тебя с толку.
78
Спустя двадцать пять минут эта самая Людовика, врач и подруга мамы, прибыла к вам домой, в жемчужном ожерелье, таких же сережках и при всем остальном прикиде. Это была полногрудая женщина, около сорока, и от нее исходило ощущение надежности и буржуазного благополучия. Они с мамой обменялись несколькими фразами, но ты расслышал только одну:
— Сейчас посмотрим. Спокойно, Антонелла, я уверена, что там нет ничего страшного. Просто мы не придаем должного значения тому, чем питаются наши дети, а они в результате становятся жертвами…
Она вошла в комнату Сельваджи, распространяя повсюду мандариновый аромат, и приблизилась к молодой пациентке, которая, свернувшись калачиком на боку, не выпускала твоей руки. Врач попыталась расправить ее руки и ноги, но она не шевельнулась и дрожала не переставая.
— Сельваджа, ну же, только на минутку, — сказал ты, стараясь уговорить ее.
Ты был уверен, что она смогла бы расслабиться просто потому, что ее просил об этом ты.
Во время осмотра ваши родители ждали внизу, а ты остался под дверью комнаты на случай, если что-то понадобится. Как только родители спустились вниз, ты сел на пол и обхватил голову руками. Тревога угнетала тебя, ты чувствовал себя, как приговоренный в ожидании казни. «Что с тобой, Сельваджа? — спрашивал ты мысленно, захлебываясь в эмоциях. — Любовь моя, что с тобой стряслось?» Какое-то предчувствие томило тебя. Ты уставился на противоположную стену. Одна неопределенная точка на этой стене говорила тебе, что ничего страшного не случилось, а целая серия других неопределенных точек утверждала, что нет причин расслабляться. Ты прислушивался к звукам, доносившимся из комнаты: вопросы врача, испуганные ответы Сельваджи, ее вздохи.
В какой-то момент все стихло. Во всем доме наступила полная тишина.
О, эта тишина! Одна лишь мысль, что за ней прячется призрак какой-то болезни, бросала тебя в дрожь. Ты вспомнил, что в последнее время она действительно была немного подавлена, не так весела и разговорчива, как раньше. Но ты все относил на счет последних событий, усложнивших вам жизнь. Ты подумал, что этот ее уход в себя был чем-то вроде отражения действительности, в которой ей приходилось жить среди людей, ее презиравших…
И тут же ты стал упрекать себя, безмозглого тупицу, что не смог распознать сигналы, расшифровать их, хотя это было твоей задачей. Ты поднялся на ноги, потому что тебе захотелось курить, а сигареты лежали там, где ты их оставил, на полке под старинным зеркалом, на полпути к твоей комнате.
Ты посмотрел на себя в зеркало и вздрогнул от испуга. Ты увидел бледное как полотно лицо, покрытое холодным потом. Ты прерывисто дышал от волнения и, вообще, был похож на ходячий труп, и в то же время твое отражение привлекало тебя. Ты дотронулся до лба двумя пальцами, чтобы удостовериться, что это был именно ты, потом отвел взгляд.
В этот момент доктор Людовика украдкой вышла из комнаты Сельваджи. Ты вздрогнул от неожиданности. Эта полногрудая женщина тоже испугалась, увидев мальчишку-призрака, и поспешила начать с тобой разговор.
— Ничего страшного, — сказала она тебе. — Просто легкий недуг, больше из-за беспокойства, чем чего-то еще. На сегодня достаточно давать ей время от времени горячий чай и дать возможность отдохнуть.
— На сегодня? — спросил ты, не совсем понимая.
— Ваша сестра в положении, — осторожно объяснила врач.
Но ее осторожность ударила тебя как обухом по голове. Ты прислонился к стене, чтобы не упасть, чувствуя, как лицо твое искажает гримаса ужаса. Острая боль, пронзившая тебя чуть ниже грудной клетки, заставила стиснуть зубы.
— Вы в порядке? — спросила тебя эта женщина.
Затем, недоумевающая, она ушла, дав понять, что сообщит эту новость и вашим родителям тоже. Ты смотрел, как она спускается по лестнице, медленно, тяжелыми шагами, видел, как она исчезала за углом, похожая на величественное неземное существо.
Господи! О боже! Боже! Что тебе оставалось делать теперь? Какой катастрофы ожидать?
Ты посмотрел на дверь комнаты Сельваджи, она была открыта. Ты хотел было броситься к ней. И все же что-то говорило тебе, что лучше не двигаться с места.
Перед тобой возникло темное распутье. Если бы ты вошел в ее комнату, ты остался бы с ней до конца и принял бы все вытекающие из этого решения последствия. Если бы этого не сделал, ты мог бы быстренько собрать чемодан и сбежать втихаря, бросив все на самотек, не беспокоясь об ответственности. На мгновение второе решение показалось тебе единственно возможным. Но тебе нужно было решиться сейчас, сию минуту! У тебя в запасе было только время, которое понадобилось бы твоим родителям, чтобы подняться по лестнице.
Тебя обуял панический страх перед неизвестностью. Если бы ты сейчас ушел, это было бы все равно что отречься от вашей связи. Ты даже не представлял, как это отразилось бы на ее жизни. И на твоей, в особенности. Попробовать спастись и исчезнуть без зазрения совести? Но она, брошенная, что бы ее ждало? И с какими глазами ты вернулся бы потом? Если ты бросал ее сейчас, ты бросал ее навсегда!
Конечно, ты избежал бы многих проблем. Эта идея мелькнула у тебя в голове как молния, ты счел бы ее неплохой идеей, с рациональной точки зрения. Но хватило бы тебе смелости сделать это? После всех клятв, после всего, что вы пережили вместе, после всей любви, которую она подарила тебе, отвернуться от нее? Никогда! Лучше умереть! Ты не смог быть жить всю жизнь с таким грузом на душе, и слово «подлец» горело бы у тебя на лбу.
Кто защитил бы тебя от ночных терзаний, когда, заглянув в черную бездну своей души, ты увидел бы, как малодушно и подло обошелся с бедной девушкой, ставшей теперь уже женщиной, которой когда-то клялся в вечной любви? Значит, на самом деле ты ее не любил? Тебе просто приятно было проводить с ней время? Нет, ты любил ее, полюбил навсегда! Для тебя было бы невыносимым наказанием никогда больше не увидеть лица любимой или столкнуться с ее ненавистью, если бы вы случайно встретились.
