груди и наполнив кровь горечью. Он никогда не был настолько серьезен ни с одной из девушек, с которыми я его видела, и все же он был с одной — или несколькими? — без презерватива. То, что мы делали, казалось бессмысленным. Дешевым. Самые серьезные отношения, которые я когда-либо видела у него, были с Поршей, и даже тогда они длились не намного дольше, чем остальные.
— Ты пользовался презервативом с Поршей?
— Да.
Это был яростный ответ. Правдивый.
Возможно, секс без презерватива был с кем-то, когда он был моложе. С какой-то Русской девчонкой-подростком. Я ненавидела ее. Хотя сомневалась, что у него было бы много времени для девочек, пока он был заперт в тюрьме большую часть своих подростковых лет.
Мне становилось все обиднее, что вопросы накапливались сами собой, а на них отвечали: «Брось, malyshka.» (прим.пер: Малышка), и полными увертками. Этот мужчина даже слышал историю о том, как я потеряла девственность из уст собственного мужа. Мне казалось справедливым услышать то же самое.
— Как ты потерял девственность?
Температура упала до отрицательных значений, дыхание замерзло в легких. Воздух стал горьким, едким, как укус пчелы.
Он сел на край кровати и уперся локтями в колени. Его плечи напряглись, в его голосе не было эмоций.
— Убирайся.
В животе похолодело.
— Что?
— Я сказал, убирайся.
Мое горло сжалось от унижения и предательства.
Я встала, подняла с пола футболку, надела ее через голову и направилась к двери. Я остановилась, каждая клеточка моего тела бунтовала против идеи уйти.
— Если ты заставишь меня выйти за эту дверь, я не вернусь, Кристиан. Нет, пока у тебя не будет ответов для меня.
Он не взглянул на меня.
И не остановил меня.
Я закрыла за собой дверь своей квартиры и прислонилась к ней, пустота этого места коснулась моей кожи. Сожаление подпитывало мою решимость, пока я не захотела развернуться и забрать последние слова, слетевшие с моих губ. Я хотела — должна была — вернуться и исправить все, что пошло не так. Извиняться или умолять, чего бы это ни стоило. К счастью, моя гордость была непоколебима; я не собиралась позволить ему превратить меня в нечто столь жалкое.
В ту ночь я впервые за несколько недель спала в своей постели. Было тихо. Слегка холодно. По моей щеке скатилась слеза, и я сказала себе, что ненавижу его за то, что он заставил меня так себя почувствовать.
Но я вовсе не испытывала к нему ненависти.
Это неуловимое чувство, близкое к панике, но достаточно далекое, было чем-то совершенно другим.
И, когда мое сердце причиняло боль с каждым последующим вздохом, я вдруг поняла, что это было.
— Levàntate! (прим.пер: Просыпайся)
Я зашипела, принимая сидячее положение, когда холодная вода полилась мне на лицо.
— Уже четыре часа, querida! Eres una vaga! (прим.пер: Дорогая! Ты бездельница!)
Она только что назвала меня бездельницей, но я не находила в себе сил жаловаться. Я была подавлена. И даже не потому, что не видела Кристиана и не разговаривала с ним два дня, а потому, что думала, что люблю его. И я не знала, как справиться с этим чувством. Куда оно пойдёт, когда станет слишком большим для моей груди. Как бы я избавилась от этого, если бы он в конце концов понял, что мы несовместимы.
Он и я были полярными противоположностями. В нас не было особого смысла.
Но внезапно и без него все стало не так.
Магдалена открыла окно.
— Я же просила тебя не связываться с этим мужчиной, señorita (прим.пер: Мисс). Ты не слушала.
Она ничего такого не говорила. До того, как мы с ним начали эти отношения, она только взглянула на него, когда я выгоняла ее из своей квартиры. Ее глаза расширились, а потом она сказала мне выйти за него замуж. Что у меня родятся самые красивые дети, и все будут завидовать. Он слышал каждое слово. Хотя, должно быть, для него было нормальным подслушивать, потому что его сухое выражение лица не дрогнуло.
— Ты знаешь, что самое лучшее для разбитого сердца?
— Что?
— Свежий воздух. Он вылечил рак mis hermanas. (прим.пер: Моей сестры)
Именно тогда я поняла, что не хандрила так со времен Антонио. И это была темная часть моей жизни, к которой я никогда не хотела возвращаться. Я не собиралась позволять Кристиану превратить меня в еще одну из его несчастных потерпевших кораблекрушение. Я выполза из постели, приняла душ, а затем оделась во что-то более подходящее для клуба, чем прогулка по городу.
Когда я выходила из вестибюля, мой взгляд встретился с ещё одним. Мой желудок опустился до кончиков пальцев. Один его вид — каждая прямая линия, отполированные серебряные часы и запонки, синий — это было похоже на кайф наркотика, от которого я отказывалась.
Под одеждой он не был таким уж профессионалом. Не таким холодным в спальне, с его рукой на моем горле и теплом его тела на моем. И не таким уж бессердечным, со своими malyshkas (прим.пер: Малышками) и грубыми Русскими словами на ухо.
Что-то глубокое и неизмеримое промелькнуло в его глазах, прежде чем он отвел взгляд. Мы прошли мимо друг друга, почти плечом к плечу. Я даже почувствовала запах его одеколона, сделанного на заказ.
Он не остановил меня.
И я его тоже.
Возможно, это действительно конец.
При этой мысли мой желудок скрутило в узел. Мои легкие сжимались с каждым вдохом.
Когда я впервые встретила этого мужчину, его присутствие раздражало меня. Как я дошла до такого, что разрывалась от запаха его одеколона?
Я бродила по городу, рассеянно уворачиваясь от выбоин и велосипедистов, в высоких ботфортах. Я съела хот-дог из фургончика. Сидела на скамейке, смотрела на закат и делала вид, что сама распоряжаюсь своей жизнью. Когда это было так далеко от истины.
Никогда еще я не чувствовала себя такой потерянной.
Слабый свет рассеивался и отражал красный цвет моего нижнего белья в чистой воде, когда я вошла в бассейн.
Было уже поздно, за полночь. Бассейн был технически закрыт, но мне не потребовалось много усилий, чтобы уговорить Тревора, парня у бассейна, дать мне дополнительный ключ.
Я ушла под воду, задерживая дыхание, пока мои легкие не обожгло, пока это все, что я могла чувствовать. Когда я снова поднялась, то ощутила покалывание, что я не одна. Я повернула голову
