тебе деньги, Светик?
— Ты сказал не рассказывать слезливых историй.
Упырь молчал, все так же пристально смотря в мои зареванные глаза.
— Вот я идиот!!! — наконец простонал бритоголовый. — Полный кретин с зашоренными глазами!!! Мог бы догадаться! Света, что случилось?!
— Б-брат, — всхлипнула я, а потом заревела в голос, не в силах продолжать дальше.
Сильные руки прижали к мужскому телу. От этих теплых объятий слезы из глаз полились еще сильнее. Я сейчас нареву целое море. Упырь ласково гладил меня по волосам, периодически целуя где-то в районе виска. Как хорошо, тепло, спокойно в его объятьях.
— Сколько нужно денег, Светик?
— На операцию примерно 16 миллионов, дорога, проживание, реабилитация, это тоже не менее 4 миллионов, а, возможно, больше…
Упырь присвистнул.
Попыталась отстраниться. Минуты слабости, минуты нежности позади. Чуточку расслабилась и хватит, но Упырь держал крепко, не позволяя отодвинуться от своего сильного тела.
— Епифанцев ужасный, омерзительный человек. Он, оказывается, учился и работал вместе с папой. А моя мама когда-то выбрала отца, а не Игоря Владимировича. Знаешь, мама приходила к нему, просила помочь… но он только поиздевался, заставил голой просить на коленях, а потом выгнал. Епифанцев сейчас п-помоложе... — голос мой невольно дрогнул, а на щеки выплеснулась новая порция слез, — девочек любит. Игорь Владимирович сказал, если я буду послушной, брат с сопровождающим буквально на днях вылетят в клинику, которая берется п-поставить Тему на ноги. Юра, милый мой, хороший, прости! Но я-я не могу упустить такой шанс… Это всего лишь тело...
Кулак Чернова опять с силой впечатывается в стену.
— Какая скотина! Гнида просто!
Хорошо, что я вытолкал Епифанцева вон из номера, иначе сейчас разорвал бы голыми руками! Ведь понятно, что за каждым скупым словом, произнесенным дрожащими губами моей принцессы, стояла большая душевная мука. Нет, я, конечно, слышал о специфических пристрастиях большого человека, но одно дело — сексуальные игры, другое дело — унижение зависимых от тебя людей. Совесть противно заныла, ведь сам недалеко от Епифанцева ушел... Сколько раз специально Светку злил и, зная что она ненавидит это слово, постоянно шлюхой называл... Норов ее графский бесил. Бедная моя принцесса, гордая, жертвенная, любящая, никогда не теряющая чувство собственного достоинства! А я… дурачина-простофиля... «Все бабы шлюхи, все бабы шлюхи...» — заладил, как попугай.
— Скотина, — тихонько согласилась блондиночка в моих объятьях и снова попыталась отстраниться. Не позволил. Теперь только так — сердце к сердцу. — Но Тема с мамой уже завтра могут быть в Германии, готовиться к операции. — П-поэтому мне надо… идти падать в ноги… ум-молять. А остальное все неважно. Эт-то всего лишь тело…
— Не смей!!! — повысил голос я, мгновенно заводясь. Впрочем, гнев вызвали не слова принцесски, а жесткие бессовестные игры высокопоставленного чиновник на чувстве долга и семейной любви. Стал покрывать лихорадочными поцелуями заплаканное девичье лицо. — Светик, я что-нибудь придумаю! У меня есть кое-какие деньги! Не двадцать миллионов, конечно, но все же... Остальное займу, машину, квартиру и бизнес свой легальный продам к чертовой матери. Я тебя не отпущу больше… иначе подохну от тоски. Знаешь, кажется, такие, как я, все-таки умеют любить...
Но принцесска даже после этих слов все равно пыталась вырваться.
— Юра, это ужасный человек! Ты даже не представляешь, во что вляпался! Он так просто не отступится, ему нельзя перечить... Епифанцев старый злопамятный, наделенный властью ублюдок… Он не успокоится, пока не сотрет в порошок… Папу он тоже обманул, присвоил его разработки, получил за них кучу денег, а отцу только зарплату за пару месяцев выплатил. Но даже этого показалось мало... Как только представилась возможность, вовсю поиздевался над мамой и мной…
— Да пошел он, козлина! Отступится! Куда денется?! Епифанцев публичный человек, он побоится огласки, которую мы можем устроить. Такие скоты могут только над женщинами беззащитными глумиться!
О том, что я тоже бываю еще тем скотом, лучше не вспоминать.
— Не стоит его недооценивать... — настаивала Светик.
— И что ты предлагаешь, принцесска? — снова взорвался я. — Отпустить тебя ему задницу лизать?! А самому жить припеваючи?! Типа я не трус, но я боюсь?! И поэтому пользуйся, старый хрыч, моей любимой женщиной! И после этого ты не будешь меня презирать?! Может, я зря прибежал?! Надо было подождать, когда Игорь Владимирович тобой наиграется?!
— Буду презирать... — ответила принцесска, ухватившись испуганным котенком за мой торс, фиг отдерешь. — Не от-тпускай меня, пожалуйста, к нему... Меня стошнит... Боюсь, после Игоря Владимировича я не смогу никого любить… сама себе буду противна...
— Так какого хрена ты рвёшься под Епифанцева?!
— Я не вправе требовать от тебя таких жертв.
Тяжело вздохнул.
— Как сложно у вас, у графинь, все устроено... Требовать не могу, но попробуй только меня отдать, и я тебя никогда не прощу и к себе не подпущу... Не строй из себя героиню, Светик! Дай мне погеройствовать! Ты знаешь, мне не понравилось чувствовать себя мудаком и дерьмом собачьим! Вместе одолеем супостата! — и улыбнулся, точнее, растянул губы, открывая зубы в кривой ухмылке. — Глядишь, он побоится с гоблином сражаться... Это отважные принцесски ничего не боятся, а старые пердуны, цепляющиеся за свои кресла, очень даже трусливы!
— Юра, я тебя люблю! — ответила на это Светик и почему-то заревела сильнее, прижимаясь к моей груди, где от ее признания радостно бабахало сердце… Маленькая моя... С твоей любовью я горы сворочу!
— Ладно, хватит нюни распускать! Пойдем, Светик!
— Куда?! — непонимающе смотрели голубые глазки.
— Трахаться, конечно! Куда ж еще?! — снова растянул губы в кривой ухмылке. — Мне для героических поступков нужна эротическая подпитка грязной любви прекрасной принцессы!
— У тебя только одно на уме... — недовольно заворчала Светка.
Если бы только одно, меня здесь сейчас бы не было. Но качественный трах — необходимая составляющая счастья в моем понимании.
— Да пошутил я, не злись, Светик! В отношении тебя у меня самые серьезные намерения. Хочешь, двинем к твоей маме знакомиться?
— Мама будет в шоке... Боюсь, она несколько иначе представляла моего избранника.
Я тоже этого более чем боюсь.
— Да и поздно уже, Юра… Поехали лучше трах… — замолкла, смутившись, — заниматься любовью. А к маме завтра.
Засмеялся — такой умильной она была... А ее намерение представить меня родительнице согрело сердце. Моя! Навсегда моя! Никому больше не отдам!
— А если серьезно, Юр,
