Хуже того: я словно вернулась в среднюю школу, где всегда оказывалась в кафетерии за столом с неудачниками. Но с другой стороны, мои соседки казались неудачниками только Флейшману. Во-первых, он их не знал, во-вторых, раздувался от собственной значимости.
Во мне крепло желание защитить своих соседок. Может, Мюриэль и побывала в психиатрической палате, но личностью была незаурядной, а ее остроумие просто оставалось недооцененным. И книга Мелиссы Макинтош оригинальностью не уступала книге Флейшмана. Да, она сделала слабую копию с ранее опубликованных любовных романов, но он-то вообще ничего не придумал, просто изложил на бумаге факты моей жизни.
Я вся кипела, и часть распирающей меня ярости не могла не выплеснуться на Касси. Какая же она жалкая! Сидит с самодовольной улыбкой на лице, словно наконец-то произнесла ту самую речь, в которой ей отказали в школе. Разве она не прочитала книгу, за которую издательство, по ее настоянию, выложило столько денег? На нее никто не обращал внимания, вот Флейшман, само собой, и подобрал ее. Для него это в порядке вещей.
Шоу закончилось, вспыхнули все люстры. Я допила вино и огляделась в поисках официанта. Все поднимались из-за столов, готовясь к продолжению общения.
Флейшман и Касси тоже встали. Направились в мою сторону.
Порадоваться чужому несчастью.
Я стиснула зубы. Дала себе слово не устраивать сцен. Не выказывать ревности. Как там сказал Люк? «Успех — лучшая месть».
Флейшман остановился, и я поднялась из-за стола.
— Привет, незнакомец.
— Привет.
Касси мне улыбнулась. Я едва подавила желание врезать кулаком по ее вздернутому носику.
Просто улыбнулась.
— Привет, Касси. Поздравляю с новой работой.
— С моей новой работой или новой находкой? — Она уцепилась за локоть Флейшмана.
Да, конечно. Вот уж новость так новость.
— И с тем, и с другим! — чирикнула я.
Флейшман смотрел поверх моего плеча, и было ясно, что мои соседки стоят за спиной. То есть мне следовало представить их или выставить себя грубой свиньей.
— Флейш, это Линдси и Мюриэль, мы работаем вместе, а это Мелисса Макинтош…
Я не собиралась пояснять, кто такая Мелисса. Пусть бы думал, что она тоже моя сослуживица. Но мне следовало знать: говорить, кто она, нет нужды. Флейш всегда запоминал имена.
— Которая написала «Ранчер и леди»?
Подходил официант. Наконец-то.
Флейшман явно был изумлен, и по его реакции Мелисса могла вообразить, что ее роман если не самый лучший из дамских романов всех времен и народов, то как минимум в тройке бестселлеров. Может, только я и заметила злобный блеск в его глазах. Во всяком случае, очень на это надеялась.
— Я читал эту книгу! — воскликнул он.
Мелисса повернулась ко мне. Выходило, что все прочитали ее рукопись. Несомненно, она задалась вопросом, каким образом книга, которая пользовалась таким успехом, получила столь жесткий отрицательный отзыв.
— Флейшман тоже писатель, — сообщила я Мелиссе.
— Ну, я еще не публиковалась, — промямлила та.
— Опубликуетесь! — воскликнула Линдси.
Мне хотелось ее пнуть. Пнуть кого угодно. А больше всего хотелось схватить полный стакан с подноса, который так медленно продвигался к нам…
Флейшман повернулся ко мне. Изумление в его взгляде смешалось с картинным ужасом. «Ты не могла так низко пасть», — говорили эти глаза.
Как же этот взгляд взбесил меня. Но злилась я не только на него, но и на себя. И что я нашла в этом человеке? Не было в нем ничего, кроме чрезмерно раздутого самомнения, которому я только потакала. Я была всего лишь аксессуаром, вроде тех подставок, на которых демонстрировались украшения.
Я вскинула голову:
— Мы считаем, что роман Мелиссы — многообещающий проект. После внесения правки эта книга может стать бестселлером…
Как только эти слова слетели с моих губ, я поняла, что мне придется о них пожалеть. Более того, я использовала карьеру ни в чем не повинной авторши для того, чтобы поквитаться с бывшим бойфрендом и соседом. Срам, да и только.
Но тут же я совершила еще более постыдный поступок. Официант наконец-то добрался до нас, и я протянула руку, чтобы взять бокал. При этом — ясное дело, совершенно случайно — локтем двинула по подносу, перевернув его. Официант, конечно, попытался удержать поднос, но куда там.
И, так уж вышло, все вылилось на бедную Касси.
Стаканы разбивались, падая на пол и ударяясь друг о друга, вокруг раздались крики.
— Ох, — сказала я, — я так сожалею!
Касси отпрянула, взмахнула руками, брызги бургундского полетели во все стороны. Люди, которые предпочитали не тратиться на химчистку, подались назад, и вокруг нас образовалось пустое пространство, усилив сходство со спектаклем.
Мне уже было все равно.
Я быстро схватила со стола салфетку и начала прикладывать ее к мокрому платью Касси, чтобы ткань вобрала в себя часть пролившегося вина.
— Какой ужас! — воскликнула я. — И ведь такое красивое платье! От Мейнбокера, не так ли?
Касси злобно глянула на Флейшмана — похоже, хотела, чтобы он как минимум оттащил меня в сторону, а лучше оторвал бы мне голову. Но Флейшман от изумления застыл как монумент, а я продолжала прикладывать салфетку к разным частям ее платья. Реакция Флейшмана меня не волновала. Самое ужасное по отношению ко мне он уже сделал.
— Разумеется, платье от Мейнбокера, — сюсюкала я. — Я точно знаю. Оно висело в моем шкафу.
Касси оттолкнула мою руку.
— Оставь меня.
Я отступила на шаг, посмотрела на Флейшмана, снова на Касси. Потом сунула мокрую салфетку ей в руку.
— Сладенькая, ты уже одна. Только еще этого не знаешь.
* * *
Покинув прием Графини, я выскочила в парк и села на первую попавшуюся скамейку, где не спал человек и на которую не нагадили птицы.
Меня всю еще трясло после того, как я извинилась перед Графиней, вновь перед Касси, наконец, перед Мерседес. Впрочем, Мерседес не очень расстроилась («Несчастный случай», — заверила она меня, а на лице читалось удовлетворение, когда она провожала взглядом бывшую сотрудницу, которую уводили в туалет). Как сказала Андреа, я, возможно, не так уж и хорошо представляла «Кэндллайт», зато принесла команде зачетное очко.
Я плюхнулась на скамью. Хотелось, конечно, порадоваться тому, что отомстила Касси, но не получалось. Водопад — или, точнее, винопад, — вылившийся на мою соперницу, означал, что я привлекла к себе внимание на третьем из трех мероприятий издательского сообщества, в которых участвовала. До работы в «Кэндллайт» я не устраивала публичных сцен. По натуре я человек очень тихий. Теперь же у меня возникло ощущение, что я превращаюсь в истеричное дитя, а серьезные мероприятия — в домашние скандалы с разбрасыванием игрушек и валянием на полу.
