Он знает, почему именно я убрала волосы.
Холод и мрак в венах.
Он знает.
Слабая надежда, что печать на себя нанес зря. И мое хриплое и жадное:
– Почему ты не явился на подтверждение сегодня утром?
– Был занят. – Затянулся и стряхнул пепел за ограду. Глоток виски и напряженный взгляд в сторону. Мой скрип зубов. Прикрыл глаза, качая головой и почти шепотом. – разводился и отправлял бывшую жену в другой город. – Сглотнул, не глядя на помертвевшую меня. Помертвевшую… – Есть такой субъект по кличке Конь. Был, точнее. Этот Конь рыл под Истомина около года. У него был конфликт с ним. Конь стал пробивать всех, у кого были терки с Яром. Чтобы ударить вместе и разом. Нашли Олега понывшего, как Истоминские зачищали территорию. Стали рыть сильнее. Тут есть что-то вроде управляющего из соседним с Истоминым отдела. Зовут Саид. Саид с Яром балуются уводом денег с отдела Саида. Но это еще доказать надо. И тогда Конь вышел на меня. Как только это случилось, я сообщил Яру и мы с ним пришли ко мнению, что нужно вести переговоры, мониторя ситуацию. Все шло по плану, я играл роль сомневающегося, когда они предлагали варианты. Потом Коню надоело и он решил ударить. Просто решил, но когда, неизвестно. Истомин позвонил мне тем вечером, сообщил, что скоро начнутся выкидоны Коня, нужно экстренно прорешивать вопросы с работой за неделю, а не как планировали за месяц, потому что в следующую субботу вылет в Данию. Я был дома. Начал обзванивать сотрудников и говорить, чтобы срочно ехали в офис, что, возможно, сутками не будем появляться дома. Леська была рядом. – Усмехнулся, качая головой. – Я сказал ей, что поездка переносится с января на субботу. У меня мозг коротило от того, сколько всего надо сделать, а она с вопросами полезла. Ты же знаешь, что она эмоциональна, сейчас вообще очень... Прилипла, что да как. Мне тридцать восемь человек надо обзвонить, параллельно скачать с домашних ноутов инфу и ключи, она под руку лезла. Спрашивала, какого хуя происходит. Висла на мне. Сказал, чтобы не приставала, что вылетаем в Данию в следующую субботу и если ей делать нечего, пусть идет собирать чемоданы. Она спросила что происходит. Рявкнул на нее. Там в моей отповеди было что-то про проблемы, я не помню, у меня голова кипела от объема того, что необходимо сделать за семь дней, а не за двадцать семь. Уехал. – Хмыкнул, отпил виски, затянулся и продолжил. – Не знал, что она тоже уехала. Время уже под утро было, когда она приземлилась в нашем городе и фактически сразу ее снял Олег. Позвонивший, сообщивший мне об этом и порекомендовавший переговорить с Кононовым, чьи люди уже стояли на парковке офиса. Обсудить с ними то, как сильно я хочу получить посылкой своего сына через пару дней, а если хоть слово сейчас скажу Истомину и его людям, то посылка начнет оформляться немедленно. Я сказал Коню, что заложу Истомина, только если позвоню Вадиму и смогу убедиться, что моя сестра улетела. Пошли навстречу. Сказал им о доменном, что начну собирать документы, по которым будет подтверждено присутствие Истомина в чужом кругу, и к моменту подтверждения перед старшими я все приготовлю, мне для этого нужно отправиться в свой город. Сопровождение, джет и я в городе. Истомин убил Коня и шакалы лошадиные слегка растерялись, что дало мне возможность, так скажем, сбежать. Найти Олега. Лесю. И заняться разводом и отправкой моей жены под чужим именем в другой город. А потом я узнал, что ты не улетела. Что ты едва не попала под Коня, что убили Немца. Ты знаешь, мелочь, я так и не понял, нет в памяти момента как я очутился на крыше высотки. То есть, я помню, что было до, а потом сорок минут из жизни выпали, очнулся, только когда парапет перелезал… Руки не разжал, потому что мне сына поднимать. Понимаю, что не растить, она не даст, и это нормально с учетом контекста, но поднять его нужно.
– Почему ты Яру не сказал? – ледяными губами, с отчаянием глядя на его невесело улыбнувшийся профиль. Прикрывший глаза и глубоко затянувшийся.
– Потому что его закрыли до полного разбирательства. Его и его людей. Буквально закрыли, никаких каналов связи, неизвестность местонахождения, абсолютная информационная блокада. Кононовские сказали, что если я не подтвержу перед старшими, они кинут весть, что я продал Истомина за переход и мне за это приговор выпишут. Либо я подтверждаю и ухожу под покровительство их круга. На тот момент я уже знал, что своим согласием едва не отправил тебя в… – Илья запнулся, лицо мучительно скривилось, он протяжно сорвано выдохнул, стыдливо отводя взгляд от надгробия, – лучшем случае, просто изнасилование. В лучшем, блять… – Боль и ад в таких похожих глазах, прикрытых темными, едва заметно подрагивающими ресницами. – Я всю жизнь думал, что тебе твою жизнь ломаю. Что слишком строг и слишком требователен, что не мог тебе нормальное детство обеспечить. Потом в бизнес втянул… В этот уебищный бизнес, но у тебя так глаза горели… Мне не нравился Истомин, пока я его поближе не узнал. Я его уважаю, я ему доверяю и у тебя снова с ним глаза горели, так по особому, что на душе правда легче стало… И тут я узнаю, что человека, который клялся мне, что с тобой ничего не произойдет и сделал все для этого, ведут под казнь, а мою младшую сестру едва не убили, перехватив на трассе. Я не знаю, как мне сына растить… Я не знаю, как мне жить с этим осознанием, что я едва не убил свою сестру. Так что, Ален, пусть убьют. Заслужил, оправдания тут не нужны. Беременная жена, испугавшаяся за нашего сына. Моя сестра, едва не погибшая, какие нахуй тут оправдания…
Без меня ему было бы легче. Им обоим.
– Блять, нахуя меня родила она… – едва-едва слышный шепот моего брата в сгущающийся снегопад.
– Не убьют, Илья. Поехали домой, а то я на летней…
– Что ты сделала? – резко повернул ко мне голову, пристально глядя на мою улыбку сквозь слезы.
– На летней… Поехали, сказала. Пожалуйста…
***
Утро среды, Москва, мой бывший дом. Пустой и тихий, с которым я хотела просто попрощаться. Я ни скажу Яру ни слова, я подпишу завтра бумаги. Чувство вины. Без меня было бы легче… Я просто попрощаюсь с местом где была счастлива.
Стоя на кухне, закусила ребро ладони. До боли. Но слезы все равно покатились. Это был мой дом. Здесь все пропитано моим. Ощущением счастья, тревоги, радости и горечи.
Достала из кармана нагретое судорожно сжатыми пальцами кольцо, положила на край широкого кухонного островка, едва слышно прошептав:
– Прости меня, пожалуйста.
– Кольцо надень, Джокер. – Позади спокойно и безапелляционно.
Резко обернулась. Яр стоял, оперевшись плечом о косяк, скрестив на груди руки, устало глядя на меня.
– Ты же сказал…
– Илья заметил, что ты его сняла. Позвонил и сообщил, чтобы я знал, что зря сняла. Перенес все планы – жена домой возвращается.
Посмотрела в пол, уговаривая себя прекратить. Уговаривая себя успокоиться и перестать реветь, подавляя всхлипы и дрожь, сотрясающие тело. А он направился ко мне. Закатив глаза, пока я исподлобья, абсолютно затравлено смотрела на него и отступала. Пока не уперлась в кухонный островок, а он не прижал к себе. Учащенное сердцебиение в унисон. Мои слезы страха и неверия, вины и надежды. Скрюченные ледяные пальцы сжимают ткань рубашки его на спине. Пока меня бьет изнутри. Разбивает весь смрад. От ощущения его губ, прижимающихся к темечку, теплого дыхания, силы его рук, держащих меня, бьющуюся в истерике. До истощения. До бессилия.
– Буфер в Европе не только для моих людей. – Негромко произнес Яр, слегка приседая, чтобы подхватить и посадить меня на столешницу островка, чтобы глаза в глаза на одном уровне. – Из системы я решил выйти после конфликта с отцом. – Невесело хмыкнул на мое неуверенное и дрожащее «но ты же говорил, что нель..» и перебил, – конечно, нельзя. Формально я в ней так и буду, а по факту делегировал своим людям полномочия и натаскал, как и что делать в любой ситуации, потом планировал поговорить с начальством и махнуть за бугор, якобы, сеть нашу там плести, есть у меня там выходы на некоторых интересных личностей, ну, знаешь, эти покеры в Англии и прочее... Я планировал начать разговоры с Марвином в январе, к середине апреля получил бы добро, но мне сначала проект одобрили и денег дали, то есть до марта надо было отложить и переехать мы смогли бы только в июле… а тут еще Конь на горизонте загарцевал, пидорас, блять… Теперь только через год, мне нужно все стабилизировать. Переедем в Европу. Периодически оттуда буду плакать, мол, простите, стараюсь, как могу, но тут мир другой. Они тупые, они в это поверят. Раз в три-четыре года смена места жительства, лет пятнадцать так поживем, потом отъебутся насовсем. Я готовил Вадима вместо себя. Он думает, что он хочет в системе остаться, думает, что я не знаю, что он хочет в ней остаться только потому, что мне нужно выйти. Он очень умный человек, но иногда пиздец какой тупой и считающий меня таким же, видимо. Я его тут не оставлю. Постепенно подготовлю ему приемника и перетяну за собой. Мы выйдем из системы. Мы все. – Протягивая руку и касаясь пальцами моего лица, тихое и глупое, – составишь компанию, Истомина?
