Я подумала о Гейдже и тут же потонула в болоте сомнений.
– Я не знаю. Ничего не знаю.
– Либерти... давай встретимся завтра.
Я отрицательно покачала головой:
– Я обещала Каррингтон весь день провести с ней. Мы собирались пойти в «Релайант» посмотреть ледовое шоу.
– Каррингтон. – Харди покачал головой. – Вот черт, ей, должно быть, уже восемь или девять.
– Время идет, – шепотом сказала я.
Харди поднес мою руку к щеке, быстро коснулся губами костяшек моих пальцев.
– Ну а послезавтра?
– Да. Да. – Мне захотелось немедленно уйти вместе с Харди. Не хотелось его отпускать, остаться одной, спрашивая себя, не привиделся ли он мне. Я продиктовала ему свой номер. – Харди, прошу тебя... иди в дом без меня. Мне нужно пару минут побыть одной.
– Хорошо. – Прежде чем уйти, он коротко обнял меня.
Попрощавшись взглядами, мы разошлись. В какое же смятение меня привело появление этого мужчины, так похожего на мальчишку, которого я знала, и в то же время так на него не похожего. Просто уму непостижимо, как до сих пор между нами могла сохраниться связь. Но она тем не менее существовала. Мы остались теми же, и Харди, и я, мы могли общаться без слов, мы были одной породы. Но Гейдж... мысль о нем терзала мне сердце.
Я слегка кивнула и, когда он ушел, невидящим взглядом уставилась в темноту.
Однако тогда, давно, он причинил мне боль, думала я. Я понимала его желание вырваться из Уэлкома. И понимала, отчего его положение ему казалось безвыходным. Я не винила его. Вот только загвоздка в том, что я продолжала жить дальше. И лишь спустя годы борьбы и одиночества наконец нашла человека, который стал мне родным. Ноги в туфельках для Золушки нещадно ныли. Я переступала с ноги на ногу и шевелила пальцами под врезающимися в кожу акриловыми ремешками. «Вот я и дождалась своего прекрасного принца, – с горечью подумала я, – однако он сильно опоздал».
«Не обязательно», – настаивал мой внутренний голос. Не все еще для нас с Харди потеряно. Все былые преграды исчезли, а новые...
Выбор есть всегда. И сознавать это чертовски больно.
Собравшись с духом, я шагнула по направлению к свету, на ходу роясь в сумочке на шелковом шнурке, висевшей у меня на руке. Я не представляла, как поправить пострадавший макияж. От прикосновения губ, кожи, рук слой тщательно наложенной косметики размазался. Я припудрила лицо и кончиком безымянного пальца стерла с нижнего века пятна расплывшейся туши. Снова накрасила губы блеском. Крошечный страз возле уголка глаза потерялся. Может, еще никто ничего не заметит. К тому времени все уже танцевали, пили и ели, косметика, без сомнения, размазалась не только у меня.
Дойдя до задней террасы, я сразу же заметила темную фигуру Гейджа, высокую и четкую, словно лезвие ножа. Он ленивой походкой двинулся мне навстречу, сжал рукой мое холодное предплечье.
– Эй, – сказал он. – Я тебя уже давно ищу.
Я выдавила из себя неуверенную улыбку.
– Мне нужно было подышать воздухом. Прости. Долго ждешь?
Гейдж был мрачнее тучи.
– Джек сказал, что видел, как ты ушла не одна.
– Да. Случайно встретила старого друга. Из Уэлкома, можешь себе представить? – Я старалась говорить как ни в чем не бывало, и мне казалось, у меня это здорово получается, однако от Гейджа ничего не скроешь. Он развернул меня к свету, заглядывая в лицо.
– Дорогая моя... мне известно, как ты выглядишь после поцелуев.
Я не нашлась что ответить и виновато сморщилась, глаза, жалобно блеснув, увлажнились.
Гейдж бесстрастно изучал меня. Затем извлек из внутреннего кармана сотовый телефон и коротко отдал распоряжение водителю лимузина встретить нас у парадного входа.
– Мы уезжаем? – спросила я, ощущая комок в горле.
– Да.
Мы пошли к выходу не через дом, а в обход. Каблучки моих туфель раздражающе звонко стучали по камням дорожки. Пока мы шли, Гейдж сделал еще один звонок.
– Джек. Да, я. У Либерти разболелась голова: слишком много шампанского. Так что мы уезжаем. Слушай, не мог бы ты что-нибудь сказать... Да. Спасибо тебе. И проследи там за отцом. – Последовал комментарий от Джека, и Гейдж засмеялся. – Идет. Ну давай, пока. – Он захлопнул крышку телефона и снова спрятал его в карман.
– Как Черчилль? – поинтересовалась я.
– Нормально. Вивиан страшно разозлилась из-за того, что его осаждают женщины.
Это меня почти развеселило. Я зацепилась за что-то каблуком и машинально схватилась за Гейджа. Он поддержал меня и дальше уже шел, не снимая руки с моей спины. Даже в ярости Гейдж не дал бы мне упасть.
Мы сели в лимузин, и шум и суета вечеринки оказались далеко, за пределами шикарного темного футляра. Я немного робела оставаться с Гейджем один на один в закрытом пространстве. Ведь прошло всего ничего с тех пор, как в день моего переезда мне довелось испытать на себе силу его гнева. И хоть мне тогда и хватило смелости не спасовать перед ним, пережить такое во второй раз меня не тянуло.
– Фил, покатайте нас немножко. Я скажу, когда возвращаться в даунтаун, – небрежно обратился к водителю Гейдж.
– Слушаю, сэр.
Гейдж нажал несколько кнопок – и стекло, отгораживавшее нас от водителя, поднялось, а мини-бар открылся. Если Гейдж и злился, то по нему этого не было видно. Он держался раскованно, с каким-то жутким спокойствием, пугавшим сильнее, чем любая брань. Он достал высокий стакан, плеснул себе на палец чего-то крепкого и выпил одним махом, наверное, даже вкуса не почувствовал. Потом налил еще одну порцию и протянул мне. Я с радостью приняла ее, надеясь, что алкоголь поможет мне немного расслабиться. К тому же я страшно замерзла и попыталась опрокинуть в себя стакан так же быстро, как Гейдж, но чуть не поперхнулась – алкоголь обжег мне горло.
– Не так быстро, – вполголоса проговорил Гейдж, равнодушно кладя мне руку на спину. Обнаружив, что моя кожа покрылась мурашками, он, сняв с себя пиджак, накинул его мне на плечи, и я оказалась завернутой в нагретую его телом мягкую ткань, подбитую шелком.
– Спасибо. – прохрипела я.
– На здоровье. – Длинная пауза. Внезапно холодный, как сталь, взгляд полоснул меня, заставив вздрогнуть. – Кто он?
В своих отрывочных рассказах о детстве, о маме и друзьях, обо всех и вся в Уэлкоме я ни словом не обмолвилась о Харди. О нем я говорила с Черчиллем, но с Гейджем у меня до этого разговора дело не дошло.
Стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и уверенно, я рассказала ему о Харди, о том, что знаю его с четырнадцати лет... что, кроме мамы с сестрой, он был для меня самым важным человеком на земле. Что я любила его.
Это было так странно, что я говорю с Гейджем о Харди. Что мое прошлое и мое настоящее пришли в столкновение. И тут я почувствовала, насколько отличается Либерти Джонс со стоянки жилых трейлеров от той женщины, которой я стала. Мне нужно было это осмыслить. Мне многое нужно было осмыслить.
